Тусклое золото

Успокойся, Клаша. Подумай, что говоришь…

Мать не вспылила, не закричала. Она и сама разуверилась в набожности пресвитера, узнала о нем такое, что подчас и самой становилось страшно. Но где скроешься от этого страшного человека?

Некуда ехать… Некуда, кровинушка ты моя.- II тоже не сдержала слез.

Обо но расслышали, как открылась дверь и в темную комнату кто-то вошел.

- Есть здесь кто? Али господь-бог всех прибрал? И почему света нет? - Тихий, елейный голос пресвитера заставил мать вздрогнуть.

- Здесь мы, здесь. Сумерничаем с дочкой.

Клаве до того противно и тяжело стало от маминой

рабской покорности, что хотелось наговорить ей кучу резких слов.

Иннокентий повернул выключатель, осмотрелся:

- Да вы никак плакали? С чего бы это? Почто, сестра, в мокроту ударилась, ай с горя? Не помер я, жив. Мы еще поживем, сестра. Верно?

Мать съежилась:

- Верно, Кешенька, верно. Нам чего не жить? С богом в душе все снесешь… А вот Клаше…- и всхлипнула робко.

- Глупости,- изрек Иннокентий и уселся на стул, не обращая внимания на полные ненависти глаза Клавы.- Глупости,- повторил он.- Ей-то чего не хватает? Не босая и не голая. Даю, не жалею. Или в школу опять захотела? Отвечай!

- Захочу, вас не спрошу! - с вызовом бросила Клава.- Вы мне не указ.

Мать вскинула испуганные глаза:

- Доченька! Опомнись…

- Не лезь! Сами разберемся.- И ласково Клаве: - Ты моим словам супротивишься. Вижу, не по душе тебе. Вроде глупости говорю. А скажи-ка мне, чему тебя в той школе научат? Чему?

- Чему всех учат, тому и меня!

- Во, во. Чему всех… Материализму, а? Мол, из тучки падает дождик, кони едят сено… Важнецкая наука, что и говорить!

Упрямый бес вселился в Клаву, куда и страх девался:

- А что кобылы едят, знаете?

Иннокентий глаза выкатил. И до того смешон стал он в необычной растерянности, что даже мать втихомолку улыбнулась. Клава осталась серьезной, взяла в руки веник:

- Давай приберемся, мама. Скоро ребята придут.

- Какие?

- Антон. Ну, тот, что сейчас только был. Обещал прийти с товарищами. Давай, мама.

Иннокентий вскочил со стула, изучающе посмотрел на женщин, надел на голову кепку.

- Куда же вы, Иннокентий Петрович, заторопились? Посидите. С интересными людьми познакомитесь.- Клава с презрением повернулась к ненавистному человеку, наслаждаясь его растерянностью.

- Недосуг мне. В другой раз приду,- буркнул пресвитер и захлопнул за собою дверь.

Улыбка так и осталась на губах матери. Милая улыбка, давно позабытая и такая желанная! И глаза ее по-иному засветились. В них исчезла прежняя робость и до боли обидная покорность.

Чувство большой дочерней любви захлестнуло Клану. Как долго ждала она такой минуты! И пришла она. Только родной и близкий мог понять наступившую перемену.

- Давай, мамуля, наведем порядок. Чтобы и духом его поганым не пахло.

- Давай, дочка. Пусть по-твоему будет.

XVI

Широкая лента асфальта, голубоватая в отсвете полной луны, уводила Иннокентия из города. Далеко позади остались яркие электрические огни. А вместе с ними оставалось и все остальное, чем манил, звал к себе город.

Дорога шла лесом. По обе ее стороны мерно покачивали кронами высокие стройные сосны. Воздух был напоен терпким запахом смолы и трав. Но Иннокентию было не до красоты этой. Еле передвигая уставшие ноги, он то и дело сворачивал в сторону от дороги, по которой и сейчас, в позднюю пору, бежали и бежали машины. Хотелось прилечь, растянуться на влажной траве: которую уже ночь приходится спать вполглаза.

За несколько последних дней, полных томительного ожидания, Лорд стал совсем как выжатый лимон: щеки обвисли, посерели от щетины, зубы и те выпятились…

Пути оставалось немного - около километра по шоссе, потом по лесной тропинке, а там и хутор отца.

Позади послышался рокот автомобильного мотора, и Иннокентий отскочил за куст, притаился пугливо. Вынужденные остановки раздражали безмерно, но рисковать было боязно. Мигнув фарами, машина остановилась неподалеку. У Иннокентия холодок пробежал под сердцем: «За мною!»

Из кабины на дорогу вышел шофер, покопался в моторе, подлил масла и - дальше.

Выждав с минуту, и пресвитер пошел.

По лицу, по спине струились ручейки пота, учащенно билось сердце. Как добрался до хутора, и сам не помнил. Запыхавшись, остановился возле ворот, потряс их, но, как и всегда, они оказались запертыми. Пришлось перелезать через ограду, и сразу, едва спустился во двор, загремел цепью кобель, зарычал, залился в неистовом лае.

Слепые окна поблескивали мертвенной желтизной лунного света. За ними было темно и тихо. В саду пахло дозревающими яблоками. От их запаха засосало под ложечкой. Иннокентий потянулся к дереву, сорвал первое попавшее под руку яблоко, надкусил и выплюнул кислый комок. Потом приник к окну, заглянул в комнату. Отцовская кровать пустовала. Над нею в углу чернели образа…

«На кухне дрыхнет, старый черт»,- подумал он и забарабанил пальцами по стеклу:

- Передохли все, что ли?

Похожий на привидение, слегка сутулясь, из глубины сада вышел отец в одном нательном белье и сандалиях на босу ногу. Остановился в нескольких шагах, проворчал сонно: