Тут и там. Русские инородные сказки - 8

А лучшие врачи мира — не могут. Нет, разделят они ложе с кем-нибудь — и будет так же, бесхитростно и слепо. Несложное дело. Но сами, разумом, знаниями, умениями, — нет. Убить — легче легкого, оттого и строжайший воспрещающий обет на них лежит. Никогда не убивал Бенда — но не может не знать, как это. Не бывает медицины — без. Удержать жизнь — чем больше знаешь и умеешь ты, тем больше жизней удержишь. Но никогда — все. И великий Зиявуш от родных, что с нетерпением и надеждой отчаянной слов мастера ждут, голову отворачивал в стыде. И учитель Зиявуша. И все врачи во все времена. Никому не миновать.

Ворочается в солнечном сплетении Бенды глухая обида. Душно Бенде. В сад вышел, в лиственную кружевную тень.

Возле водяной чаши девочка играет — что-то лепит из влажной земли. Лечил ее Бенда от лихорадки, потому вспомнил, как зовут: Арнавак она, из дома напротив. Далеко ей до возраста крови, лет шесть или восемь еще, потому бегает пока где хочет, и голова ее не покрыта.

Подошел Бенда, присмотрелся. Несколько фигурок — вроде как двое людей, вроде как собака или лошадь еще. Арнавак напевает невнятно, лепит тщательно, но расплывается мокрый песок под пальцами. Не успевает закончить человечка — а его ноги уже снова надо подправлять. Но не унывает Арнавак: что рассыпалось — по-другому слепит. И песенка самодельная, ни в склад, ни в лад, за историей этой расплывающейся ведется: как поехали куда-то двое, рыбу наловили, а потом одного из них птица Рух унесла… и общем, понятно, из какой сказки, только тут не от записанного в книге идет, а от высыпающегося из героев этой нескладушки песка.

Долго смотрел на игру Бенда, потом спросил:

— Зачем ты это делаешь?

Вздрогнула Арнавак, смутилась и испугалась. Ведь не приглашали ее в сад лекаря — а ну как погонит сейчас хозяин? Вдруг что не то сделала и ругать сейчас будут? Услышала бы — сама бы убежала, но заигралась.

— Не буду больше, — тихо говорит. — Простите…

Махнул Бенда рукой:

— Да не к тому я. Можешь дальше лепить. Зачем тебе это? Зачем тебе фигурки эти нужны?

Еще больше Арнавак растерялась. Никогда ее об этом не спрашивали. Ну потому что играется, хочется, интересно — как это объяснить? Но ведь не просто взрослый спрашивает — лекарь, важный человек, перед которым и отец Арнавак кланяется низко и говорит тише.

Вдохнула глубоко Арнавак, вспомнила, как бабушка сказку рассказывала, и начала так же — что запомнила. Что не ладилось — просто пропускала.

Слушал Бенда внимательно, не перебивал — словно историю болезни.

Поняла Арнавак, что не выходит — чтобы понятно. Сбилась совсем, еще больше смутилась. Замолчала. Вроде такая большая и хорошая сказка была — а расползлась, как мокрая земля под пальцами.

— Хорошо, — сказал Бенда. — Вот смотри. Есть сказка — верно? Тебе ее рассказали, ты запомнила. А фигурки вот эти земляные — тебе зачем?

И смотрит глазами светлыми, нездешними.

Отводит взгляд в сторону Арнавак. Как отвечать-то?

— Чтоб они живыми были…

— Но ведь не живые они? Это просто фигурки из песка. Они же сами не ходят, не дышат, не думают…

Пожимает плечами Арнавак виновато:

— Когда я в них играю, они живые…

Сдержался Бенда, промолчал. В дом вернулся. Грустно думать, что, сколько бы лет ни прошло, а все равно ты не умней маленькой замарашки, что возится в грязи.

На следующий день предупредил Бенда, что уезжает, и, может статься, надолго. Помощника вместо себя оставил. Предупредил, чтобы детей из сада не гонял. Чтоб книги берег — и предупреждать не надо. Немногое с собой взял. Сел на любимого пегого мула. В столицу направился. К учителю.

Доброе дело дорога. Пыль, присыпая тебя, как только что написанную страницу, вытягивает непокой. Мул идет вперед, раздвигая простор, словно купальщик воду. Любит Бенда этого мула, сам себя с мулом сравнивает: крепок, вынослив, работает много, ест мало, хвори не липнут, подков не требуется. К тому же умен и осторожен. А что красотой особо не задался и потомства ждать не стоит — о том ли печалиться? Немыслимое небо вокруг, цвет его — голубой, качество — совершенство.

Вовремя добрался, как чувствовал. Заболел старый Зиявуш, ослабел нехорошо, глаза погасли. Сразу как приехал — за работу Бенда взялся. Вспомнил все — и чему выучили, и до чего сам дошел, и чего не знал никогда. Новые ученики да помощники к концу дня уже на ходу засыпали — загонял их Бенда с поручениями. Четыре дня и три ночи сражался — вытянул. И долго выхаживал потом, пока в силу не вошел Зиявуш. Медленно старое тело жизнь вбирает, отпускает слишком легко.

Помнит Бенда, что врач тогда побеждает, когда больной на стороне врача — против болезни. Примет сторону болезни — беда. А слабый может и не заметить этого. Много говорил Бенда, на голос свой выводил больного, словно рыбак — крупную, мощную рыбу суген. Аккуратен рыбак. Не сорвется.

Лишь когда переломилась зима и расцвело даже то, что из одних колючек состоит, уехал Бенда от учителя. Выздоровел Зиявуш. Будет жить еще. Хорошо закален этот меч, ржавчина очень не враз возьмет.

Только вот не получил Бенда ответа.