Тварь у порога

Не могу сказать точно, когда в привычках и действиях Амброза стали отмечаться серьезные изменения, но, думаю, что это произошло к исходу второго месяца моего пребывания в его доме. Мысленно возвращаясь к прошлому, я полагаю, что первым сигналом было поведение Джинджера, собаки кузена, который стал вести себя очень странно. Вообще-то это была очень дружелюбная и спокойная собака, но в последнее время она отчаянно лаяла по ночам, а днем с явно встревоженным видом бродила вокруг дома.

— Собака чувствует что-то такое, что ей не нравится, — заметила однажды миссис Рид.

Пожалуй, так оно и было, но тогда я не обратил на ее слова особого внимания.

Примерно тогда же кузен вообще перестал выходить из лаборатории и распорядился, чтобы пищу ему оставляли на подносе у дверей. Я попробовал было вразумить его, но он даже не открыл дверь и не вышел наружу. Принесенная пища подолгу оставалась нетронутой, и вскоре миссис Рид перестала по нескольку раз на день разогревать ее, поскольку к тому моменту, когда кузен забирал поднос, она все равно уже остывала. Как ни странно, но никто из нас не видел, как Амброз забирал поднос с едой, и потому он иногда стоял час, а то и два и даже три часа, затем внезапно исчезал, после чего появлялся уже пустой.

Его пристрастия в пище также претерпели существенные изменения. Раньше кузен обожал кофе, а теперь даже не притрагивался к нему, так что миссис Рид перестала подавать ему этот напиток. Ему стала больше нравиться простая пища, и он явно отдавал предпочтение мясу, картошке, луку, хлебу и совершенно отказался от всевозможных салатов и запеканок. Иногда я обнаруживал на пустом подносе его записи, хотя это происходило все реже и реже, но не мог разобрать в них почти ни слова, потому что как с почерком, так и с содержанием текстов произошли какие-то странные изменения. Казалось, что он разучился правильно держать карандаш в руке, отчего буквы были разбросаны по всему листу без какого-либо намека на правила орфографии. Впрочем, едва ли стоило удивляться этому, если учесть, какими дозами он принимал свои лекарства.

Музыка, которая постоянно доносилась из его лаборатории, тоже претерпела изменения — она стала крайне примитивной. Амброз отыскал несколько записей полинизийской, древнеиндийской и подобной фольклорной музыки и без конца проигрывал их вместо тех, которые слушал раньше. Это были странные, почти таинственные и, по правде говоря, довольно неприятные звуки, с непрерывным чередованием одних и тех же мелодий, которые звучали днем и ночью в течение целой недели, пока однажды что-то не случилось с фонографом и он навсегда умолк.

Примерно тогда же на подносе перестали появляться записки Амброза, а кроме того, произошли еще два странных события. По ночам в определенные промежутки времени Джинджер внезапно поднимал дикий лай, как будто кто-то бродил вокруг дома. Пару раз я выходил во двор, и однажды мне показалось, что я видел огромное животное, которое при моем появлении поспешно бросилось в сторону леса. Я пытался было подбежать поближе, но животное исчезло прежде, чем я успел его рассмотреть, а потому мне осталось лишь успокоить себя мыслями о том, что каким бы диким ни был этот край Вермонта, медведи здесь не водились, да и вряд ли в здешних лесах можно было встретить животное крупнее или опаснее оленя. Второе открытие оказалось куда менее приятным — сделала его миссис Рид, которая обратила мое внимание на проникающий во все уголки дома отвратительный мускусный запах, похожий на псиный, который, казалось, идет из лаборатории.

Может, кузен привел из леса какого-то зверя и проник с ним в дом через заднюю дверь лаборатории? Исключить подобное было нельзя, хотя, честно говоря, я не знал ни одного зверя, который бы обладал таким стойким и странным запахом. Попытки поговорить с Амброзом через дверь не дали никаких результатов — он не отвечал и даже угроза Ридов покинуть его дом, поскольку невозможно жить в таком зловонии, не заставила его произнести ни единого слова. Через три дня Риды отбыли со всеми своими пожитками, и я остался один, чтобы позаботиться об Амброзе и собаке.

Несмотря на все, что произошло, последующая цепь событий так и не внесла необходимой ясности. Я пытался даже подкараулить кузена, поскольку все мои попытки заговорить с ним через дверь оставались без ответа. Чтобы максимально облегчить свои обязанности по дому, я в то же утро спустил с цепи собаку и позволил ей свободно разгуливать. Вместе с тем я даже не пытался подменить собой Ридов и заниматься тем, что ранее входило в сферу их услуг, и почти все время проводил у дверей лаборатории. Все мои попытки заглянуть в нее снаружи ни к чему не привели, потому что окна находились почти под самой крышей и, кроме того, были, как и стекло в двери, замазаны краской, чтобы никто не смог подсмотреть, что там происходит.