Твардовский без глянца

„Надо, А[лександр] Т[рифонович], к генеральному“, – в который уж раз повторяет Г[еоргий] М[океич], возможно, будучи уверен, что на такой шаг я не отважусь. – Дайте мне номер, – говорю и сажусь к вертушке. – „Кабинет тов. Брежнева. – Это Твардовский, могу я говорить с Л[еонидом] И[льичом]? – Он на съезде. – Простите, с кем я говорю? – Помощник назвался, но я тотчас забыл фамилию. – Вы сможете передать Л[еониду] И[льичу], что я прошу о приеме? – Да, будет передано“. Это все при византийцах. Они решительно меняются, оживлены, благожелательны. Г[еоргий] М[океич] признается, что он сам надеялся увидеть П[етра] Н[иловича] на съезде и т. п. Сожалеет, что я не был на банкете в память Горького, там, мол, было непринужденное общение. Я говорю, что о серьезных вещах предпочитаю говорить в серьезной обстановке, а не под рюмку. ‹…›

Назавтра, т. е. 4.VII, еду прямо в Союз на воронковскую вертушку. Звоню опять: „Кабинет“, но голос другой. Называюсь. „Я не с вами вчера говорил? – Нет, это (опять не разобрал фамилию) такой-то. – Но я просил передать Леониду Ильичу… – Все передано, А. Т. (имя-отчество). – Я буду ждать. – Хорошо, найдем. На всякий случай – домашний ваш?“

Объясняю, что лучше звонить на ред[акцию] моему секретарю (так и сказал), она разыщет меня. – Настроение лучше. Воронков еще добрее, делится со мной, что Г[еоргий] М[океич] „только не хотел говорить“, что П[етр] Н[илович] его уже много раз тоже водил за нос и что Г[еоргий] М[океич] (!) сказал, что телефон этот вычеркивает – звонить туда нечего.

„Мы оба возмущались вчера, когда вы ушли: как же так можно, с Т[вардовским]“. Еду в редакцию, вполне уверен, что сегодня ничего не случится, без охоты и нужды организую выход с Сацем, М[ихаилом] Фед[оровичем], Лакшиным. Обошли два-три места, – все неудачно, зашли в Эрмитаж, прескверно закусили, выпив на троих поллитра, вернулись в редакцию, где нас ждали встревоженные Кондратович и Хитров, уже выходившие на поиски в ближайшие злач[ные] места, – с чего это они? И вдруг звонок: помощник Брежнева Бычков. Я даже не вдруг понял, что он меня соединяет и без большой уверенности спросил, слыша новый голос: – Леонид Ильич? – Да, да, Александр Трифонович (культура!). – Простите великодушно, Л. И. и т. д. Все очень неожиданно, тон – мало сказать приветливый, но даже какой-то „свойский“, точно мы вчера только расстались после непринужденной дружеской болтовни. – Вот провожу Насера и встретимся, я давно хотел и т. п. Я успел даже ввернуть, как похвастался перед византийцами, насчет П[етра] Н[иловича] ‹Демичева›, подчеркивая такую обязательность его, Л[еонида] И[льича], в то время как тот 2 недели продержал меня у телефона. – Бывает, запарился, – примирительно сказал он. – Попробовал я вырвать что-нибудь по части № 5, но он просто сказал, что понятия не имеет об этом деле. Покончили на том, что по отъезду Насера я должен „проявить инициативу“, т. е. позвонить, напомнить, – право же, это куда лучше, чем отрезающее инициативу обещание П[етра] Н[иловича] „разыскать“ меня. Пригласил меня послушать его выступление („там и вашему брату – писателям – отведено место“), видимо, придавая определенное значение этому месту. Я даже сказал, что мне забыли прислать билет, он сказал, что „это мы сейчас“, но потом я забыл начисто об этом его предложении, вспомнил только после и решил уже, что не поеду. – Ликование замов, членов и всех присных не поддается описанию. „Уже одно это, что он позвонил“… ‹…›

12. VII.1968. П[ахра]

Два дня подряд звоню, „проявляя инициативу“. Все новые „кабинеты“, – третьего дня – Дебилов: „Его еще нет“. Это были как раз проводы Насера. Вчера – новый голос: „Приемная“. Объясняюсь. – „Минуту“. В трубке новый голос, который принимаю за Л[еонида] И[льича], хотя голос звучит совсем не так приветливо. – Это Л. И.? Здравствуйте, Л. И…. – С некоторым раздражением: – Да нет, это Бычков (тот, что соединял с Л. И.). Его сегодня не будет. – Пожалуйста… и т. д. – Да, да.

Сегодня уж вроде и неудобно звонить, и если сегодня не будет звонка оттуда, то уж до понедельника. А № 5 тем временем лежит, и все у нас стоит. Странно, но не очень терзаюсь, разве что неудобно перед „коллективом“. А так это уже повторение пережитого неоднократно. „Хуже нет как ждать да догонять“. ‹…›

13. VIII.1968

По утрам предстоящая беседа складывается у меня очень естественно и ступенька за ступенькой – логично, основательно и доказательно.

После самих вступительных слов о том, что как ни далеко оказалось бы все то, о чем я говорю, от большой политики, но в то же время все это неминуемо входит в нее, составляет часть ее (это все очень осторожно, отдаленно). – Прежде чем принять решение, изменяющее мою жизненную и литературную судьбу, я хотел встретиться с вами.

И после этого сразу к № 5, как последнему образцу длинной цепи „мероприятий“ в отношении журнала.

Тут мимоходом назвать С. Павлова как одного из самых настойчивых гонителей ж[урна]ла. Особенно, мол, взъярился он после того, как я публично изобличил его во лжи в отношении Солженицына.