Я уплелся в комнату, рухнул на кровать и провалился в черную яму сна. Это действительно было похоже на падение – я летел, летел, летел…
Вдруг все вокруг вспыхнуло ярко-красным, золотисто-желтым, изумрудно-зеленым. Я с удивлением понял, что мое неподвижное, спящее тело висит в пространстве, окруженное цветными сполохами, а я сам вижу себя со стороны!
Неожиданно в цветных пятнах родилось какое-то изменение – завихрились, заволновались гигантские щупальца, похожие на дымных змей, разноцветных, не имеющих ни головы, ни чешуи. Змеи эти со всех сторон оплели, опутали мое висящее тело, а потом вдруг разом дернулись, кто куда, и закрученное ими тело завращалось, закружилось вокруг своей оси. Я тут же ощутил приступ головокружения и подступающую тошноту, хотя на самом деле, конечно же, тело мое было неподвижно…
Изменения в этом удивительном сне произошли мгновенно. Теперь я видел себя стоящим на большой, оживленной улице какого-то огромного города.
Я стоял на тротуаре, а вокруг меня шли женщины, все, как одна, в натянутых до подбородка черных вязанных шапочках, и одетые в такие же, как у Кати, коричневые брючные костюмы.
Я бросился к одной, к другой, к третьей, попытался сорвать с их голов шапочки, но они словно бы приклеились к лицам, и тогда мне стало страшно – я стоял посреди улицы, а на встречу мне, вокруг меня, со всех сторон шли сотни, тысячи женщин без лиц, молчаливые, монотонно шагающие, и ужасные в этой своей монотонности!..
Следующая картинка – абсолютно плоская, зеркальная, гладкая, необозримая равнина предстала моим глазам. Посреди нее, километрах в пяти от меня, возвышалось какое-то здание, высотой превосходящее Останкинскую телебашню, наверное, втрое. При всем этом здание здорово напоминало Московский Университет и высотку на Котельнической набережной одновременно.
Циклопической сооружение словно бы подчеркивало всю ничтожность, не значимость крохотного человека, стоящего на бескрайней, зеркальной равнине, плоской, как грампластинка.
Обернувшись – я не знаю, почему, просто мне вдруг ужасно захотелось обернуться, словно бы сзади кто-то не слышно подошел ко мне и уставился в затылок – я увидел, что за моей спиной, на огромном, многометровом «Харлее» сидит затянутая в черную кожу женщина, ростом с американскую статую Свободы. Я знал, кто она, не смотря на то, что на ее голове тоже была знакомая вязанная черная шапочка, скрывающее лицо. Лицо лицом, а эти длинные золотистые кудри я не спутал бы ни с чем!
«Тебя же нет! Я же тебя убил!», – захотелось крикнуть мне в тот момент, но тут мотоциклистка повернула голову, захрустев блестящей кожей своего немыслимого костюма, повернула к мне свою безликое лицо, и у меня язык прирос к небу, зато в руке вдруг появился черный, большой, тяжелый и какой-то совершенно незнакомый пистолет.
Я не задумываясь, плавно, словно бы в замедленном кино, поднял пистолет и несколько раз выстрелил в черную амазонку на «Харлее», как стрелял уже однажды, на берегу Яузы.
Пули вылетели из ствола, хорошо видимые в прозрачном воздухе, и медленно, по дороге увеличиваясь в размерах, поплыли к мотоциклистке. Я удивился такой скорости движения того, что должно молниеносно пронзать пространство, принося в своих свинцовых или стальных граммах неотвратимое возмездие.
Но гигантская мотоциклистка и не думала трогаться с места. Она подняла руку – захрустела кожа, мне даже показалось, что я слышит скрип суставов огромной руки, и легким движением сняла с себя шапочку.
Упали под колеса «Харлея» золотые кудри, рядом бесшумно опустилась черная, вязаная шапка, несколько выпущенных мною пуль продолжали свой неотвратимый полет, почти достигнув мотоциклистки, а она сидела и спокойно смотрела на меня, смотрела Катиными глазами, Катиным лицом, на котором Катины губы изогнулись в чуть лукавой, такой знакомой мне Катиной усмешке…
«Не-е-е-ет!!!», – беззвучно заорал я, бросаясь вперед и не двигаясь с места, а пули с довольным, чавкающим звуком стали вонзаться в плоть, в черный и белый металл мотоцикла – одна ударила мотоциклистку в ногу, друга отскочила от никелированной стойки руля, третья пробила бензобак, и из образовавшегося отверстия выпорхнуло наружу рыжее, очень красивое на черном фоне, пламя.
Мотоциклистка продолжала спокойно смотреть на меня Катиным лицом, и тут мотоцикл бесшумно взорвался, стирая дымными росчерками все, что я видел – равнину, здание, голубизну неба, и улыбку сфинкса на милом и дорогом лице…
Последнее видение мне запомнилось лучше всего… Я снова видел себя со стороны, стоящего посреди залитого солнцем обыкновенного московского двора, очень похожего на тот, где жил Пашутин. Было лето, шелестели листвой деревья, чирикали и цвиркали птицы, в синем небе плыли маленькие, белые, пушистые облака. Я стоял на прогретом солнцем асфальте, явственно ощущая тепло, поднимающееся вверх, окутывающее все тело – ноги, туловище, пальцы рук. Было хорошо и спокойно, хотелось всю оставшуюся жизнь вот так вот простоять, задрав голову вверх, смотреть на небо, ощущать тепло и покой…