Твои дни сочтены

– Вы поддерживаете контакт с Милехиным? – спросила я.

– Практически нет, – ответила Маргарита Андреевна. – Только вот недавно зашел, был навеселе, наговорил мне всяких гадостей.

– А как к нему относится сын?

– Я отказалась от алиментов. Нам с Никитой от него ничего не надо. Но Никите я, к сожалению, не могу запретить любить отца. Они иногда встречаются, и Милехин всегда дает сыну деньги на мелкие расходы. Сколько – я никогда не проверяю и не спрашиваю. Недавно вот Милехин купил сыну новые джинсы, кроссовки и часы. Я хотела все вернуть, но Никита заупрямился. Пришлось уступить.

Пора было переходить к самому щекотливому моменту – к тому, что не давало покоя мне в этом деле. К предположению о существовавшей связи Олеси со своим отцом. Однако начала я очень осторожно:

– Скажите, отношения Олеси с отцом были всегда безоблачны?

Зеленцова задумалась, потом ответила:

– Безоблачных отношений вообще никогда не бывает. Но Олеся любила отца, и он ее тоже.

– А что-нибудь необычного вы не замечали?

– Что вы имеете в виду? – удивилась Зеленцова.

– Ну, скажем, излишнюю заботу со стороны Милехина…

– Так это же вполне естественно.

С лица учительницы не сходило выражение недоумения. Я решила прекратить расспросы, поскольку, видимо, была бы неправильно понята, если бы упомянула о том, что сказала мать Олеси и что не давало мне покоя все последние дни. Маргарита Андреевна производила настолько положительное впечатление и, видимо, была добротным консерватором, поэтому мои слова прозвучали бы явным диссонансом. В конце концов, если противоестественная связь между Милехиным и его дочерью и имела место, то Зеленцова, безусловно, о ней не знала – по ней, по крайней мере, это видно.

И я решила закруглить разговор.

– Спасибо, – сказала я. – У меня больше нет к вам вопросов, но есть просьба: не могли бы вы мне помочь поговорить с теми учителями, кто хорошо знал Алексея Привольнова и Кристину Воронкову?

– Подождите немного. Я поспрашиваю, – ответила Маргарита Андреевна и исчезла за дверью.

На этот раз мне пришлось ждать минут десять, пока в кабинет не вошла дама пенсионного возраста.

– Здравствуйте, – доброжелательно сказала она. – Это вы хотите поговорить об Алексее Привольнове? Я его бывшая классная руководительница, Ирина Евгеньевна. Как, собственно, и Кристины Воронковой.

Я представилась и спросила:

– Как вы можете несколькими словами охарактеризовать Привольнова?

– Если говорить о том Леше, которого я некогда знала, то я скажу так: удивительно умный и талантливый юноша. Но, боюсь, его талант не получил нужного развития. У Леши не все было благополучно в семье, хотя никто об этом не знал наверняка. Только слухи ходили. Отец Привольнова занимал высокий пост и со всеми, в том числе с нами, учителями, вел себя просто по-хамски. Ходили слухи, будто он нещадно бьет и жену, и сына. Но Алексей никогда не жаловался. Когда Алексей окончил школу, то провалил экзамены в университет, и, говорят, отец его жестоко избил. Ходили слухи, будто Алексей в знак протеста против родительского диктата спутался с какой-то бандой, чтобы подорвать престиж отца. Но потом ушел служить в армию и уже после поступил, кажется, в юридический.

«Да, именно так, – подумала я про себя. – Все сходится».

– Ну, а если перейти к Кристине Воронковой? – спросила следом.

– Ой! – Учительница даже передернулась от неприязни. – Это совсем другое дело! Тяжелый крест, который в течение шести лет несла наша школа! Я работаю учителем тридцать два года, но более ужасного случая не припомню.

– Словом, бандитка, хамка, хулиганка, проститутка? – не удержалась от легкой иронии я.

– Да, как ни назови, все будет правильно, – без тени юмора ответила собеседница. – Я выпустила класс, в котором учился Алексей Привольнов, и мне дали классное руководство в пятом. И тут, на мою беду, в нашу школу из другой перевелась Кристина Воронкова: там она оставалась на второй год. Ее определили ко мне.

– В какой семье она росла? – спросила я.

– В очень неблагополучной, – ответила Ирина Евгеньевна. – Мать алкоголичка, отец дважды судимый, старший брат сидел за убийство.

– Понятно, – протянула я. – Что ж, наверное, на этом все.

Учительница пожала плечами и направилась к выходу. Когда она ушла, я спросила Зеленцову:

– Можно задать вам один личный вопрос?

– Задавайте, – разрешила учительница.

– Если Милехин пожелает вернуться к вам, вы его простите?

Лицо Маргариты Андреевны застыло. После небольшой паузы она ответила:

– Не знаю. Наверное, да. Я люблю его. И Никита его любит. Да, скорее всего, прощу.

Я кивнула ей головой и тихо попрощалась. Потом, когда шла к своей машине, думала о том, какие мужики иногда бывают дураки! Судьба подарила Милехину искренне любящую Маргариту Андреевну. Так нет! Ему подавай сомнительную нимфетку… И хотя я никогда не страдала занудным морализаторством, сейчас полностью была на стороне учительницы.