Твоя капля крови

– «О нас и о людях», трактат Энвеля из рода Каштанов. Я нашел его здесь. Это весьма редкая книга, ваша светлость, вы бы ее поберегли. Те, кто придерживается теории Энвеля, говорят, что вешницы потому и обладают силой, что им вместе с магией дается видение жизненных закономерностей…

Добрый отец подошел совсем близко, тронул Стефана за плечо.

– То, что вы в себя приняли, князь, когда-то называлось fall. На древнем языке это означает…

– Зло, – сказал Стефан, – я знаю.

– Верно, – покивал отец Эрванн. – Зло. Старое, тупое и равнодушное. Знаете ведь предание, что от черного порошка страдает и тот, в кого стреляют, и сам стрелявший.

– Держава использует порошок уже несколько веков и не слишком пострадала…

– А ведь это как сказать, князь… Отгородиться Стеной от соседей и веками не видеть свободы, зная, что соседи тебя ненавидят, – это ли не проклятие?

«Или засесть в глубине заброшенной шахты, рядиться в “погребальные украшения” и знать, что ты и твои подданные обречены на это до скончания веков…»

У Стефана дрожь пробежала по спине. Человеческая реакция, от которой он успел отвыкнуть.

– И для тех, кто связан с этим злом, – добрый отец будто читал его мысли, – тоже нет спасенья. Неважно, как далеко улетит листок, сорвавшись с ветки, – он уже будет поражен болезнью…

«Ты можешь это предотвратить. Чем скорее, тем лучше».

– Видите. – Отец Эрванн снова открыл книгу и теперь показывал Стефану расчерченную завитушками строку – будто он мог прочесть. – Это поговорка Древних. «Косу, сплетенную судьбой, не расплести, но каждая из нитей – ты сам».

Стефану почудился вдруг в словах священника совсем другой акцент, не мягкий эйреанский, а что-то глубже, искаженнее, будто бы слова произносил кто-то, вовсе не владеющий человеческой речью.

А вот цитаты из Древних у доброго отца выходили на удивление чисто – и чуждо, будто он застал еще тех, кто говорил на том языке. Показалось вдруг, что в спину уставились нездешние глаза с треугольными зрачками.

Дичь. Разве стали бы Древние молиться Матери?

Стефан резко поднял голову. И увидел только пожилого и уставшего священника с красным кончиком носа, свидетельствующим о регулярных возлияниях. Должно быть, он и сам утомился, если воображение подсказывает ему такое…

Но будь отец Эрванн хоть выжившим Древним, хоть деревенским колдуном – все, что он сказал, было правильно. И Ольховский не зря злился. Трудно желать смерти собственному воспитаннику, почти племяннику, которого в детстве поил зельями от простуды, – но Ольховский маг, и ему, должно быть, открыты те же связи между вещами…

А Стацинскому теперь тяжелее будет снести ему голову. Слишком коротко они в последнее время сошлись, во время войны иначе и не бывает. Совестно принуждать мальчика к такому, ведь одно дело – в бою…

Но еще более совестно – нарочно подвергнуть опасности Стацинского. И об этом можно было подумать раньше. С человеком, вдруг посреди войны обезглавившим избранного князя, разговор короткий.

Правы Древние: ты-то, князь, не видишь дальше своего носа.

Стефан зашагал по комнате. Написать анджеевцу охранную бумагу – но ведь Марек на ту бумагу и не посмотрит… Вдобавок по милости Стефана анджеевец, кажется, вдребезги рассорился со своим Орденом и даже там не найдет укрытия. Написать собственным, знакомым брату почерком, что Стацинский все сделал с его благословения и по его просьбе, – так Марек, пожалуй, и на Тот берег отправится за братом, чтобы намылить шею.

И ведь не отыщет. Так и будет бродить по сумеркам…

Глава 25

По усталому городу ехал на белом жеребце командант Марек Белта. Ехал – и затихшая столица оживала, радовалась. Красавец командант, а за ним горделивые ряды легионеров.

За последние месяцы эти легионеры взяли Креславль. Заняли Вилков и Трывы, оставили там военное правительство – а сами неутомимо шли дальше, пока не дошли до освобожденного Швянта.

Стефан ждал команданта на ступенях Княжьего замка. Когда наконец Марек соскочил с коня и пошел к нему, звонко стуча каблуками по камню, – только Стефан видел, какого труда ему стоило не сорваться и не побежать к брату. И сам Стефан еле устоял на месте, вдруг представив себе засевшего на крыше чужого стрелка.

– Спасибо за город, – сказал брат, поднявшись по ступенькам. Совсем незнакомый, загорелый, с флорийскими тонкими усиками.

Стефан схватил Марека за плечо, чтоб убедиться: тот на самом деле здесь. Брат поморщился.

– Это еще что? Ранили тебя? Что же, вас, господин командант, не научили, что начальство должно сидеть в шатре, а не гарцевать впереди всех…

– Ну вашу светлость этому явно не учили. – Голос у Марека дрогнул, он совсем по-детски ткнулся головой Стефану в плечо. Тот обнял его, осторожно, чтоб не потревожить рану. Как все же человек глуп: они в полуразрушенном городе и только ждут, пока остландцы опомнятся и ударят по-настоящему, – а ему кажется, что теперь, когда брат рядом, ничего плохого уже не случится…