Твоими глазами

— Я рассказывал про море, о том, что за городом есть море. Рассказывал, что район Вальбю — это на самом деле остров. Мы со всех сторон окружены водой. Когда по оврагу проходил состав, становилось так шумно, что мы замолкали. Если его тащил тепловоз, нас окутывало облако чёрного дыма. И запах дизельного выхлопа. Однажды ты нам тоже кое-что рассказала.

Я посмотрел на Лизу.

— Было холодно, как будто уже началась зима. Доски пола в бочке были сплошь засыпаны песком из песочницы. В воздухе стоял запах пива, которым пропиталось дерево. И тут ты сказала: «Окружающего мира на самом деле не существует. Есть только Вальбю. И, может быть, Копенгаген. Когда люди уезжают из Копенгагена, они засыпают. И им снится, что они едут дальше. Но всё, что они видят, им на самом деле мерещится. Большие леса, море, волки, всё это — только сон. В том месте, где заканчивается Вальбю, всё забито машинами и трамваями. Они стоят на месте. В них сидят люди и спят. И им снится, что они едут куда-то дальше. Я видела это, — сказала ты. — Однажды мы с мамой и папой ехали на машине. Я видела, что они устали. Я сама тоже устала. Но за секунду до того, как заснуть, я увидела большие открытые площадки. Там в машинах сидели люди и спали. Или спали стоя. Вальбю существует. Остальная часть мира — это просто сон».

— Когда ты рассказывала, мы все представили себе это. Мы не сомневались, что так оно и есть.

«Надо на это посмотреть», — сказал Симон.

— Мы встали. Перелезли через небольшие ворота, выходившие на Энгхэвевай. На мосту над железной дорогой мы остановились. Посмотрели на уходящие вдаль рельсы. Ровные железнодорожные рельсы. Уходящие в сон. Мы немного постояли, глядя на проходящие внизу поезда, и пошли дальше. Пару раз нас окутывал чёрный дым. Он был таким плотным, что мир временно переставал существовать. Мы не видели друг друга. В следующую секунду дым рассеивался, и вскоре от него не оставалось и следа. Мы успели добраться до площади Тофтегор, когда нас догнали. За нами приехала сама фрёкен Грове, у неё был свой «мерседес». Оказавшись опять в детском саду, мы почувствовали разлитую повсюду, по всему зданию, тревогу. Это было впервые — чтобы дети ушли за ворота без разрешения. Фрёкен Грове повела нас в свой кабинет. Он находился на втором этаже, там стоял письменный стол, диван, кресла и маленький столик. На диване сидела фрёкен Йонна. Обе женщины были очень серьёзны. «Ну, что вы нам скажете?» — спросила фрёкен Грове. Ответил ей Симон. «Мы хотели посмотреть на машины, — сказал он. — И на трамваи. Где люди сидят и спят. И на тех, кто спит стоя. Им снится, что есть море и большие леса. Фрёкен Грове! Существует только Вальбю. И детский сад. Весь остальной мир — это сон». Она оглядела каждого из нас. «Вы больше никогда не должны так поступать, — сказала она. — Вы должны пообещать мне, что больше никогда не уйдёте из детского сада, не спросив разрешения. Потому что, если вы это сделаете, я не смогу, мы не сможем больше… оберегать вас».

— Нам было всего шесть лет. В этом возрасте не всегда можно понять, что имеют в виду взрослые. Но мы почувствовали, все трое, что в этот момент взрослые, эти две женщины в комнате, увидели, что между нами, тремя детьми, что-то происходит. Что-то бесценное, и это необходимо защитить. Мы это почувствовали — в эту минуту взрослые нас почти понимали.

Я оглянулся на ассистентов. Вместе с Лизой и со мной они только что побывали в детском саду. Наверное, это сегодняшний сеанс заставил всех нас отправиться назад к событиям тридцатилетней давности.

— Не помню этого, — сказала Лиза. — Ничего из того, что ты рассказываешь, я не помню. Не знаю, могу ли я тебе верить. Действительно ли так всё было.

Это было правдой. Она потеряла свою историю, и теперь должна была положиться на другого человека.

— Симон, — сказал я, — мой названый брат. Он помнит.

— Как он пытался покончить с собой?

Трудно было говорить об этом в присутствии ассистентов. Её границы, а, возможно, и их границы не совпадали с моими.

— Он выпил две бутылки, проглотил сотню таблеток парацетамола, сел в свой внедорожник и отправился ко мне на дачу. Он часто бывал там в детстве. Его мать и сестра тоже там бывали, иногда даже жили там. Он лёг на ту кровать, где обычно спала его мать, и приготовился умереть. Его бывшая жена нашла мой телефон в его ежедневнике, в записях на тот день, и позвонила мне. Я сообщил адрес «Фальку»[2]

, они поехали туда и отвезли его в больницу. Едва успели.

Чай она заваривала всегда одним и тем же способом, словно это был некий ритуал. Словно что-то должно было оставаться незыблемым, раз уж мир, с которым она имеет дело, — человеческое сознание — столь непредсказуем.

— Самоубийства часто происходят на дачах, на садовых участках. В тех местах, где люди были счастливы в детстве.

Она подвинула ко всем чашки с чаем.

— Мы можем вспомнить какой-нибудь случай, ну хотя бы один случай, когда нас в детстве слышали? Кто-нибудь из взрослых?

Вопрос этот был совершенно неожиданным, непонятно, откуда он возник.