Твоими глазами

Первым пациентом был вполне взрослый мужчина, один из близнецов, мать которого страдала психическим расстройством. Она работала фармацевтом, и однажды, когда близнецам было три года, она забрала их из детского сада, дала им яд, задушила одного из сыновей подушкой, попыталась задушить второго, а потом сама приняла яд. Несколько лет спустя его отец женился снова, и он — оставшийся в живых близнец — очень полюбил свою новую маму, а через три года та тоже покончила с собой.

Мы с Лизой отправились за ним в глубь этой тьмы.

Лиза показала мне, насколько трудно работать с ранними травмами. Оставшийся в живых близнец в детстве ещё не так хорошо владел языком. Маленький мальчик не всё мог понять, а память не смогла зафиксировать и переработать никак не выраженный словами ужас. Мир, в который мы вошли, когда заработали сканеры и мы вступили в его сознание, был практически лишён ориентиров.

Я не ошибаюсь, когда пишу «лишён ориентиров». Пациент был высоким, подтянутым, красивым молодым человеком. Ещё наблюдая за ним до того, как включились приборы, я почувствовал его ум и цельность. Мы с Лизой начали сеанс. Лиза говорила с ним о его жизни, а в это время наши сознания сливались с его сознанием. Мне вновь показалось, что клиника исчезла — мы находились в мире другого человека.

Ландшафт вокруг нас полностью изменился. Сначала, пока он рассказывал о своём образовании и взрослой жизни, ландшафт этот был упорядоченным, словно парк с ровными, засыпанными гравием дорожками, ориентированными по сторонам света.

Но упорядоченность эта оказалась обманчивой. Она имела место лишь на поверхности. В следующую минуту парк исчез, и в пространстве стороны света смешались. Всё скрылось в тумане неструктурированного страха. Непонятно было, где верх, а где низ. Перед нами была бесконечная равнина непереработанной потери.

Туда мы вместе с ним и вступили. Лиза позволила ему вести нас, если так можно это назвать.

Я следил за ней, но она ничего не предпринимала, просто шла за ним. Она не описывала ни одно из явлений, возникавших на нашем пути, не пыталась направить его к какой-то цели. Она лишь время от времени, как будто бы из любопытства, спрашивала его: «А можно про это подробнее?»

Думаю, это был один из её принципов. Не вмешиваться. До какого-то момента — а потом внезапно вмешаться.

Мы приближались к концу, хотя я даже не догадывался об этом. Я был в холодном поту, мы на себе ощутили все симптомы отравления и воздействие на организм яда, которым мать отравила своих детей. И чувствовали мы не только нашего пациента, мы чувствовали муки обоих близнецов, страдания матери, совершенное безумие и отчаяние, определявшие её действия, — отражение всего этого мы увидели и прочувствовали.

Я оставался внутри только потому, что не хотел сдаваться. В этой картине для меня речь не шла о сочувствии. Не о том, чтобы помочь, поддержать и открыть своё сердце. Речь шла только о том, чтобы выжить.

Ближе к концу появились первые конкретные очертания.

Перед нами возникла какая-то воронка, как будто выход, и я увидел, как молодой человек направляется к ней.

Это было что-то вроде тоннеля. Зовущего, обещавшего освобождение.

Тоннель этот какого ассоциировался с сиреневым цветом. Если предыдущий пейзаж был бесцветным, что, как я начал теперь понимать, отражало страх и депрессию, то тоннель был сиреневый.

Я говорю «ассоциировался с сиреневым цветом», чтобы то, что мы видели, не казалось более конкретным и ощутимым, чем было на самом деле.

Путь к тоннелю ему преградила Лиза.

Я не могу сказать, что преградила физически. Ведь мы по-прежнему сидели на своих стульях в клинике. Хотя наша связь с собственными телами изменилась и ослабла, мы так и сидели каждый на своём месте.

Но воспринималось это — в сознании воспринималось — так, будто Лиза загородила ему дорогу.

— Что это? — спросил он.

Не уверен, что он спросил это вслух.

— Это путь, которым ушла твоя мать, когда умерла, — ответила она. — Ты был очень привязан к ней, очень сильно. Ты почувствовал, что она умирает, хотя и был совсем маленьким, ты всё равно понял это. И попытался пойти вместе с ней. И немало успел пройти.

Этот взрослый человек, который тогда был трёхлетним мальчиком, был в ту минуту совсем один. И вот он пытался, сердце его пыталось удержать мать.

— Из-за этого в твоей системе образовалась брешь, — продолжила Лиза. — Тебе придётся смириться с тем, что ты живёшь на краю пропасти. Ещё долго, может быть всю оставшуюся жизнь, ты будешь чувствовать эти три мира: узкую тропинку, по которой ты идёшь и которая есть реальная жизнь, будни, жизнь здесь и сейчас. И с одной стороны всегда будет пропасть, которая называется страх. А с другой — пропасть, откуда открывается тоннель, по которому ушла твоя мать. И вот я спрашиваю тебя: ты сможешь сосуществовать с двумя пропастями? И всё-таки идти по узкой тропинке жизни?

— Это какое-то комплексное уравнение, — сказал он.

Он был математиком, поэтому он использовал такие слова.

— Да, — сказала Лиза. — Это комплексное уравнение. Но, с другой стороны, это очень просто. Ты хочешь жить или хочешь умереть?