Твоё имя.

Листаю страницы. Списки жертв разделены по городским районам и состоят из имён и фамилий с адресами. Мой палец скользит сверху вниз по страницам, пока не натыкается на знакомое имя.

Кацухико Тэсигавара (17)

Натори Саяка (17)

Я бормочу эти имена и слышу, как Цукаса и Окудэра-сэмпай судорожно сглатывают слюну.

И вот я наконец нахожу их. Те самые имена:

Миямидзу Хитоха (82)

Миямидзу Мицуха (17)

Миямидзу Ёцуха (9)

Оба смотрят на страницу через моё плечо.

— Это она? Наверняка здесь какая-то ошибка! Эта девушка... — Судя по голосу, Окудэра-сэмпай вот-вот расплачется. — Эта девушка умерла три года назад!

Чтобы только пресечь её странные заявления, я кричу:

— Всего две-три недели назад!

У меня перехватывает дыхание. Я продолжаю говорить, но голос ужимается до какого-то полушёпота:

— Она сказала мне... что я смогу увидеть комету... — Я с трудом отрываю взгляд от имени Мицухи на странице книги. — Так что...

Я поднимаю взгляд, и глаза встречаются с моим же отражением в тёмном окне. «Кто ты такой?» — вдруг думаю я. Откуда-то изнутри слышится хриплый далёкий голос: «Эй, ты...»

— Ты сейчас видишь сон, не так ли?!

Сон? Всё перемешивается у меня в голове.

Чем же я, чёрт побери, занимался?

Из соседнего номера доносились звуки какого-то банкета.

Кто-то что-то сказал, вызвав всеобщий взрыв смеха, за которым последовали бурные аплодисменты. Это повторилось снова и снова. Пытаясь догадаться, что же это за сборище, я напрягал слух, но, сколько ни старался, не мог разобрать ни словечка. Понимал лишь то, что все говорят по-японски.

Бабах! — раздался вдруг страшный грохот, и я обнаружил, что лежу лицом на столе. Похоже, я разбил себе лоб: через несколько секунд пришла запоздалая боль. Я смертельно устал. Вымотался до предела.

Я всё листал и листал газеты и еженедельные журналы трёхлетней давности, и постепенно мой мозг вообще перестал воспринимать какую-либо информацию. Несколько раз проверял смартфон, но в дневнике не осталось ни малейшего следа от её записок.

Всё ещё лежа лицом на столе, я открыл глаза. И, упираясь взглядом в столешницу, пришёл к выводу, который напрашивался последние несколько часов: «Всё это был лишь сон».

Хотел ли я сам в это верить? Или таки не хотел?

«Я узнал те места просто потому, что видел их в новостях три года назад. Что же касается неё...»

Как я объясню её?

«Привидение? Нет... Всё это были...»

Всё это...

Галлюцинации?

Вздрогнув, я поднял голову.

«Имя... Как же её по имени?»

Тук-тук!

Тонкая деревянная дверь внезапно открылась.

— Цукаса-кун сказал, что пошёл в баню, — сообщила Окудэра-сэмпай, заходя в комнату в халате от рёкана[37]. В номере прохладно, но с её присутствием как будто сразу стало теплее. Я почувствовал, что начинаю успокаиваться.

— Э-э, сэмпай... — Я встал и обратился к ней, пока она копошилась в своём рюкзачке. — Прости, что наговорил сегодня кучу странных вещей.

Мягко застегнув молнию на рюкзачке, она выпрямилась. Мне казалось, что всё происходит точно в замедленной съёмке.

— Всё в порядке, — ответила она, едва заметно улыбаясь, и покачала головой.

— Извини, что удалось снять только один номер на всех.

— Цукаса-кун сказал мне то же самое! — рассмеялась она. Мы сидели друг напротив друга за низеньким столиком у окна. — Меня это совершенно не напрягает. Сегодня здесь людно, все номера заняты. Хозяин сказал, они отмечают День единения учительского союза...

И она рассказала, что хозяин расщедрился настолько, что угощал её персиками после бани. Никто вокруг не мог удержаться от того, чтоб ей что-нибудь не предложить. Рёканский шампунь своим ароматом напоминал парфюм из какой-то далёкой экзотической страны.

— Ах! В городке Итомори делали кумихимо! Какая прелесть! — заметила Окудэра-сэмпай, листая одну из книг, что я принёс из библиотеки. — Моя мама иногда носит кимоно, так что у нас дома тоже есть несколько таких... Э, постой-ка! — Она посмотрела на моё правое запястье. — Это ведь тоже кумихимо?

— О, это...

Я поставил чашку с чаем обратно на стол и тоже посмотрел на свою руку. Мой постоянный оберег. Объёмный, точно живой, ярко-оранжевый шнурок на запястье.

— Что?

А ведь и правда...

— Да, действительно. Кто-то подарил мне его давным-давно. Вот иногда надеваю вместо оберега.

Голову вдруг пронзила резкая боль.

«Кто же это был?» — пробормотал я про себя. Этого я вспомнить не мог. Но чувствовал: в шнурке есть подсказка и, если понять её, можно что-то узнать.

— Эй, Таки-кун! — сказала она мягким голосом, но с озабоченностью в лице. — А почему ты не идёшь в баню?

— В баню? Ну да...

Я снова отвёл глаза, опустил взгляд к браслету. И отчаянно порылся в памяти, опасаясь, что, если не вспомню сейчас, не вспомню уже никогда. Банкет за стеной постепенно закончился, и в номере стал отчётливо слышен стрекот осенних насекомых.

— Один человек, который плетёт эти кумихимо...

Чей же это был голос? Добрый, хриплый и мягкий, как у рассказчика древних преданий...