Ты будешь мне стеной

– На пару месяцев она исчезла. Никто не поверил, что это сделала Сьюзи, хотя у меня был свидетель. Уверена, что она была трезвой тогда – наверное, поэтому и полезла к матери в шкаф. Чтобы добыть то, что хотела… Мама просила, чтобы я простила Сьюзи и двигалась дальше… но как она себе это представляла? Сестрица украла и ее деньги. И даже если бы Сьюзи была под кайфом, все равно это был ее выбор – накачаться наркотиками и украсть у родных, которых, предполагалось, она должна была любить. Этот поступок – следствие ее выбора. Я не могу страдать из-за этого и прощать ее.

Не могу. Никак. Прощение – добродетель, по крайней мере, мне так внушали. Но я не чувствую себя до такой степени добродетельной.

– После всего этого я уехала и остановилась у приемных родителей. Ни под каким видом я не могла жить у Дианы, дверь в дверь с тем домом. Приемный отец дал мне бухгалтерскую и секретарскую работу. Так я могла оплачивать комнату и питание, потому что не хотела жить за их счет. Когда поправилась, вернулась в колледж.

– Что стало дальше с твоей сестрой?

– После того как она сбила меня, мы не виделись несколько лет. Знаешь, что убивает меня? Она так и не извинилась. – Я пожала плечами. – Может, это сделало меня более черствой, но…

– Это не сделало тебя черствой, Вэн, – хрипло прервал меня Эйден. – Человек, которому ты должна была доверять, покалечил тебя. Никто в мире не упрекнет тебя в том, что ты не бросаешься к ней в объятия. Я не в состоянии простить людей и за меньшее.

Я горько усмехнулась:

– Будешь удивлен, но для меня это до сих пор больная тема. Никто, кроме младшего брата, не понимает, почему я в такой ярости. Почему я до сих пор не отпустила это. Я понимаю, что они почему-то никогда не любили меня, но до сих пор ощущаю как предательство, что они на стороне Сьюзи, не на моей. Не имею понятия почему. И что я сделала такого, чтобы они считали меня своим врагом? И как я должна поступать?

Виннипегская Стена нахмурился:

– Ты – хороший человек, и ты талантлива, Ванесса. Посмотри на себя. Не знаю, что из себя представляют твои сестры, но уверен, что они не стоят и твоего мизинца.

Он так просто и легко перечислил мои достоинства, что это прозвучало не как комплимент, а как констатация факта. Я не знала, как отреагировать, ведь в глубине души была уверена, что Эйден сказал это вовсе не для утешения. Не такая у него натура. Виннипегскую Стену невозможно заставить сделать или сказать что-то, если он действительно, по-настоящему этого не захочет.

И вдруг, как снег на голову, на меня обрушились слова, к которым я нисколечко не была подготовлена:

– Скорее всего, не мне давать тебе советы по поводу семьи. Я сам двенадцать лет не разговариваю с родителями.

В ту же секунду я запрыгнула в этот вагон, обрадовавшись, что можно поговорить о нем, а не обо мне.

– Я думала, что ты с пятнадцати жил у бабушки с дедушкой.

– Да. Но дед умер, когда я был в старшей школе. Предки пришли на похороны и узнали, что он все оставил бабушке. Мама пожелала мне беречь себя, после этого я их не видел.

– Отец ничего не сказал?

Эйден съехал вниз, почти распростершись на матрасе.

– Нет. В то время я был уже на десять сантиметров выше и весил на двадцать пять килограммов больше. Когда мы жили вместе, он обращался ко мне только тогда, когда хотел наорать за что-нибудь.

– Прости, что так говорю о твоем отце, но, по ходу, он порядочный мудак.

– Он был мудаком. Думаю, им и остался.

– Ты из-за него никогда не ругаешься? – поинтересовалась я.

Не умеющий врать, Эйден ответил:

– Да.

В этот момент до меня дошло, как же мы с Эйденом похожи. Сильная волна симпатии, ну ладно, может быть, больше, чем симпатии – я уже достаточно зрелая личность, чтобы признаться в этом, – хлынула в мое сердце.

Глядя на Эйдена, я изо всех сил попыталась сдержать эмоции и кивнула на его шрам, уцепившись за закипающий гнев.

– За что он сделал это с тобой?

– Мне было четырнадцать. Как раз перед тем, как я стал быстро расти.

Он откашлялся и устремил глаза в потолок.

– Он слишком много выпил в тот день. Разозлился, что я съел последнюю баранью отбивную… и толкнул меня в камин.

Я была близка к тому, чтобы убить его отца.

– Ты поехал в больницу?

Покашливание Эйдена застало меня врасплох.

– Нет. Он не пустил меня. Вот почему так плохо заживало.

Ох-х, я съехала ниже, не в состоянии взглянуть на него. Неужели именно это он чувствовал? Стыд и гнев…

И что я должна была сказать после всего этого? Да и надо ли? Кажется, целую вечность я лежала, задыхаясь от неясных слов, толпившихся внутри, и уговаривая себя, что у меня нет причины плакать, раз Эйден не плачет.

– Твой отец такой же большой, как ты?

– Уже нет. – Он жестко усмехнулся. – Нет. Он весит, пожалуй, чуть больше семидесяти килограммов, ростом около метра восьмидесяти. По крайней мере, он был таким, когда я в последний раз его видел.

– Угу.

Он перевернулся на кровати, а потом резко добавил: