Ты была совсем другой: одиннадцать городских историй

Забрели к вокзалу, поднялись по железным ребристым ступеням на высокий мост над разбегающимися линиями поездов. Тут запылил теплый, весенний дождичек, но Олег стоял, не хотел уходить, дышал – обожаю этот запах, и дорогу, я ж на железке вырос, все детство под платформами прошло, все игры там, и гвозди под составы клали, и крышки из-под «Жигулевского», сами тоже ложились – жесть! Валюху так исколошматило, хоронить было нечего, я… чудом только не погиб, когда встал поезд, прям передо мной, остановился, стоит и стоит, поднимаю голову, хочу бежать – чтобы не разглядели меня, а он тронулся уже, да так беззвучно, так быстро, еле успел обратно, описался тогда даже, пацанам соврал, что в лужу лег, но легче помереть было, чем не ложиться так, девчонки знаешь как смотрели… – он глядел на нее из прошлого, и Люся видела не лысого, видавшего виды мужчину – мальчишку.

Дождик припустил сильнее, Олег схватил ее за руку, они побежали.

Бежали по узкому – так и ходившему под ногами с ржавчиной по краям мосту, прыгали по ступеням, через пустоту площади – к домам, но негде было укрыться, ни кафе, ни козырька! Настигли девушку с белым косматым псом, свернувшую в подъезд, за миг до того, как высокая дверь закрылась, Олег подхватил ее, тяжелую, крепкую – подержал беззвучно, подождал, пока девушка утопает куда-то наверх, хлопнет дверью – и распахнул: проходи.

Вот что, оказывается, здесь скрывалось за высокими дверями подъезда: не лестничная площадка – прямоугольный аккуратный дворик. На втором этаже по периметру тянулись балконы в резных решетках. На одном застенчиво сушились простыни, банное полотенце, в центре двора зеленела клумба, по краям торчали цветочные горшки с фиалками. У железной стойки в правом углу рядком выстроились велосипеды. «Конюшня!» – фыркнул Олег, и она засмеялась.

Следующего прохожего они уже нарочно подстерегли, молча двинулись вслед, едва этот темноволосый паренек с рюкзаком нырнул в подъезд – настигли в три беззвучных прыжка, и снова успели! Придержали дверь и вошли. Этот двор был другим: у лестницы сгрудились детские самокаты всех калибров, по диагонали напротив стояла синяя прогулочная коляска с полосатой зеброй-погремушкой на сидении, один балкон был густо завит сухим, еще не зацветшим плющом. На островке в середине рос садик, тоже пока голый, но с набухшими почками – слива, вишни, два непонятных куста. Но Олег определил: «надо ж, крыжовник!» В предыдущем дворе жили, кажется, студенты, здесь – явно семьи с детьми.

Так они воровали чужую жизнь, бегая из дворика во двор, прячась от дождя, то налегавшего, то слабевшего, но вскоре дождь кончился, из-за тяжких туч пробилось вечернее слабое солнце, они шли по блестящей улице, мимо сверкавших влагой машин, Олег стиснул ей руку.

– Я так влюблюсь в тебя, слушай!

Она тихо заплакала в ответ и сама удивилась остроте своих чувств: раз влюблюсь, значит, еще нет, не влюбился. Он не понял, привлек к себе, стал вытирать ей поцелуями слезы – прямо посреди улицы.

– Зачем я тебе, ну зачем?

– Чтобы обнимать тебя, вот так…

– Я не могу так, я ничего не знаю про тебя, где ты, с кем там, не знаю даже, когда мы увидимся снова, увидимся ли еще…

Олег ничего не отвечал, молча смотрел на нее, ей казалось: в самом деле влюбленно.

И потом снова потянулась снежная пустыня, на этот раз, правда, он даже несколько раз позвонил и слал эсэмэски, и снова внезапно позвал с собой, в короткую командировку, так мелькнул черноснежный Норильск длиной в сутки, с жуткой какой-то гостиницей – вытертый ковер из прошлого века, люстра с пластмассовыми висюльками из советского детства. Ни дерева не встретилось им, ни кусточка, кроме двух центральных парадных улиц, весь этот город был погибающая окраина – полуразрушенные заводы, обвитые темно-рыжими трубами, заброшенные, в трещинах и темных провалах окон дома, горы снега, покрытого черным шлаком. Олег разводил руками:

– Как на Луне.

Она подхватила: мы и есть с тобой на Луне. Приземляемся – разлетаемся по домам.

– Дом, ты бы видела, какой я построил себе дом! – неожиданно оживился он.

Они катились на такси, уже в аэропорт, черный снег, наконец, кончился, потянулась белая равнина с вышками.

– Нет, не дом, – говорил Олег, – дворец настоящий, три этажа, каждый этаж в своем стиле, деревянный, оловянный, стеклянный, все с двумя «н» – главный архитектор наш мне это все проектировал, Дима Теряев…

И тут же на улыбке, шутке? оборвал себя, снова молчок. И в эту странную поездку, на которую согласилась с надеждой – всего на день! значит, скучает! вдруг что-нибудь да значит? Ничего почти о нем не узнала, а на вопрос: Как ты жил без меня? усмехнулся: плохо! И не спросил: ну, а ты? Ты как жила? Только купал ее в новых порциях анекдотов – одна женщина, один мужик, лежат два наркомана в больнице, про Обаму, но и про Рейгана – она покорно смеялась, но не запоминала ничего, тут же улетали и лопались эти воздушные шарики смешной пустоты.