Ты была совсем другой: одиннадцать городских историй

И потом было еще полдня, когда он глядел на город при ослепительном свете, отраженном в белых камнях, приправленных легкой зеленью мха, заходил в соборы, отыскивая обещанных путеводителем Рафаэля и Джотто, и никогда ничего не мог отыскать, но и без Джотто, без Джотто… В свете дня деревянные жалюзи на высоких окнах домов оказались цвета зеленки.

Он сумел прожить без всего этого совсем недолго, не прожить – промучиться – и через месяц отправился на свидание снова, в Верону, туристом: гулял по вечно утреннему городу, почему-то и вечером чудилось, что это ясные сумерки раннего утра, а апельсиновое сияние заката не отличается от восхода. Узнавал и не узнавал свою любимую, здесь она была немного иной, плыл на катере по длинному озеру Гарда, вполуха слушая сказки экскурсовода про тайный смысл удлиненной формы, действительно напоминавшей член, благоговейно бродил по огромной вилле, утонувшей в ухоженном, празднично зеленом саду. Отбившись от экскурсии, бережно пожал ручку старенькой выцветшей кукле – в нее играла давно истлевшая в фамильном склепе прапрабабушка нынешних владельцев всех этих сокровищ. В следующий раз, спустя еще несколько недель, слетал на сутки в Венецию и, сняв сандалии, шагал по грязно-зеленой воде, затопившей улицы и площади.

Он действительно влюбился. Италия сделалась его ласковой и нежной подругой, проникла сквозь кожу – занятно: примерно тогда же, когда и Женя. Красивая (Италия, не Женя, хотя и Женя была хороша собой) и несмотря на это совершенно настоящая, осязаемая; величественная и вместе с тем запросто меняющая пышные придворные туалеты на домашний халатик – с ней блескучая пена двух его телепрограмм, которая шипела и билась в голове нон-стоп, неизменно опадала и исчезала. И он был ей благодарен.

Поначалу Валера не верил, что все это происходит с ним и что он в самом деле настолько оглушен, зачарован; просто ездил сюда при первой же возможности, но нынешней зимой все-таки взялся за итальянский.

Его любовь была тайной. Женька, выпускница ГИТИСа, высокая стройная чернокудрая красавица, восходящая звезда телеэкрана и сцены (ее уже приняли в труппу модного московского театра) внезапно взревновала. Особенно после Венеции и романтических фотографий полузатопленных улиц, котов, помоек. На все его уговоры поехать в Италию вместе следовал неизменный отказ, Женя предпочитала Францию, и нынешней весной они действительно теряли время в Париже. Там-то он и сделал ей предложение, кстати, в итальянском ресторане, между лазаньей и панакотой, что впрочем, оказалось только совпадением, просто не было сил идти дальше – ввалились в первый попавшийся. Предложение было принято. Он тут же, расслабившись, возобновил уже и прежде заводимые разговоры о покупке собственного дома в дальней итальянской деревушке, там можно будет провести медовый месяц или просто заезжать изредка, как на дачу, – Женька только фыркала.

Но он не отступал. Уже в Москве, улегшись на широкой тахте в его квартире перед экраном и очередным фильмом в редкий общий выходной, Валера влюбленно описывал мелочи… Окна будут выходить в сад с ирисами и кустами олеандра, с другой стороны зависнет балкончик – прямо на пьяццу с серебристым фонтаном и таким же маленьким, как и все здесь, медным памятником покровителю города: худой длиннолицый епископ ростом с пятилетнего ребенка воздевает благословляющие руки. В ответ Женька больно царапала его ладонь: слушай, они же… воняют! Кто? Ирисы! Слишком головокружительный запах, терпеть не могу!

– Но ты… ты даже внешне похожа на итальянку, – тянул он свое. – Вылитая. Смотри, какие волосы у тебя, густые, мягкие, Лаура, нет, Беатриче.

– Когда мы будем туда ездить? – не слушала Женя и отстранялась. – Ты как занят, я занята.

Карьера ее стремительно двигалась вверх по сериальному склону, снявшись несколько раз в «главной роли второго плана» (он тихо ржал), Женька получила предложения еще на две, но уже главные… Ей было не до Италии, Валера любил и ту, и другую.

Поняв, что тройственный союз пока невозможен, он выбирался ко второй возлюбленной, скрываясь, шифруясь, – на два-три дня, всякий раз возвращаясь не измученным, нет, безумно счастливым, напоенным ее теплом, вином, ее веселой и откровенной красотой. Чтобы объяснить отъезды, он придумывал командировки в Челябинск, Екатеринбург, а потом все южнее, в Кисловодск, Батуми для оправдания коварно проступавшего, как ни скрывался он от солнца, загара – золотистого, бархатного, особой итальянской выделки. Но все это, конечно, было до поры до времени, пока они с Женей не съехались. Съезд предполагался в сентябре.

Свадьба была назначена на середину октября – в это время у Женьки намечалось недельное окошко. Он понимал, что до того нужно будет обязательно выбрать между ними – делить себя будет невозможно. Врать жене нельзя!