Ты дивно устроил внутренности мои

После очередной неудачи мы начинали придумывать что–то новое: большие высокие твердые ботинки или, наоборот, открытые легкие туфли с мягкими эластичными подошвами. Каждое новое изобретение вселяло в нас надежду.

Иногда на апробацию новой модели уходил месяц. Если признаков инфекции не обнаруживалось, я радостно восклицал: «Садан, ну уж теперь–то мы нашли то, что надо!» Но, в конце концов, нас неизбежно постигало разочарование.

Я искал способы, чтобы перенести нагрузку с больного участка ноги на здоровый. В результате появлялись натертости на здоровой коже. Все наши доктора постоянно, как могли, подбадривали Садана; он подбадривал нас. От отчаяния у каждого на глаза наворачивались слезы, но мы старались плакать незаметно, чтобы другие не видели этого. Изо всех сил мы сдерживали злость и обиду на свое бессилие.

Помимо своей теоретической деятельности по изобретению ботинок, я еще очень много занимался физическим трудом. Каждый день после чтения лекций, практических занятий, после нескольких хирургических операций я шел в наш Центр Новой Жизни, чтобы позаниматься своим любимым столярным делом. Там у меня имелся комплект стамесок, долото и рашпиль, с помощью которых я обтачивал кусок дерева, придавая ему форму ботинка. Затем подгонял его под размер ноги Садана. Садан сидел на скамейке, а я вымерял месторасположение каждой выпуклости на его ноге и делал углубление на этом же месте в деревянном башмаке. В конце концов, пара обуви была готова, оставалось только пройтись по ней шкуркой. Получились аккуратные гладкие ботиночки, которые уже не могли повредить ничьи ноги. Я прикрепил шнурки, Садан надел новые ботинки — очередной эксперимент начался.

В течение последующих недель я постоянно проверял нагрузку, наличие воспаления и постоянно подтачивал ботинки в соответствующих местах. Но однажды Садан принес мне ботинок и показал в нем пятнышко крови. «Мне очень жаль», — сказал он. «Мне тоже», — промямлил я в ответ, и мы уже в который раз начали все сначала.

Но между периодами уныния и подавленности у нас были и хорошие моменты. Мы пришли к выводу: самая подходящая обувь для больных проказой, это «башмаки–качалки», под подошвой которых проходит жесткая планка. Благодаря ей нога не изгибается, а качается, как доска–качели, на оси вращения. Кроме этого, я научился безошибочно определять больные места на ноге. Ведь Садан не чувствовал боли — а я обнаруживал имеющие отклонения от нормы участки по следующему признаку: кожа на них была теплее, чем на остальных местах. Я проверил: всегда через день–два после обнаружения потеплевших участков кожи точно на этих местах появлялись пятна. Научившись заранее определять проблемные зоны, я мог вовремя заменить обувь или дать ноге возможность отдохнуть, пока кожа не восстановится.

Вскоре после этих двух открытий периоды, когда больные, не испытывая осложнений, могли ходить, стали намного дольше, а периоды вынужденного лежания сократились. Почти угаснувшая надежда пришла на смену охватившему всех отчаянию. Садан ходил уже несколько месяцев и ходил намного лучше, чем раньше, — новые язвы не появлялись.

И вот случилось чудо. Я, как обычно, осматривал ноги Садана, которые изучил уже намного лучше, чем собственные. Если они не были теплыми и воспаленными, это было хорошо. И вдруг под своими пальцами я обнаружил совершенно другую кожу. Кожа ног Садана на ощупь всегда была твердой, слегка теплой и очень напряженной. Сейчас же она была прохладной и мягкой, даже слегка морщинистой. До меня дошло: такими были ноги Садана раньше, когда он еще был здоров. Все те годы, что я знал его, в результате хронической инфекции и постоянных повреждений его ступни оставались неизменно распухшими и воспаленными. Теперь же, после нескольких месяцев отсутствия повреждений, отечность спала, кожа и кости смогли очиститься от воспаления. В них больше не было застоя, и они начали осуществлять процессы регулирования, подстраиваясь под внешние условия. Ноги Садана вновь стали здоровыми!

Я понял: этого не происходило раньше, потому что за те короткие периоды, когда мы не разрешали Садану ходить, его ноги не успевали восстановиться до нормального состояния. Из–за постоянной необходимости бороться с инфекцией ткань его ног была очень уязвимой для механического раздражения. После очередного язвенного кровотечения мы слишком рано разрешали Садану снова ходить, а из–за притупления нервных импульсов он ничего не чувствовал. Только через несколько месяцев напряженного труда я сам научился чувствовать боль, которую не чувствовал он.