Ты это я

— Мы были на кухне, оставила малыша в спальне, а там на тумбочке лежало пару семечек. Прихожу и вижу что несколько лежат на полу. Забеспокоилась: поняла, что он их проглотил. Осмотрела рот: а там отломок семечки.

Я беру миниатюрный шпатель, отодвигаю язык и вижу отломок на границе ротовой полости и глотки. Ребенок плачет — фон, к которому тоже привыкаешь со временем. Спокойные малыши — исключение из ряда вон.

— Ему повезло, что он не прошел дальше — подчеркивает Арай деловитым тоном.

— Мама, значит, вы держите малыша, — велю уже я ей, тем временем отодвигая язык и продвигая зажим к месту отломка семечки. Осторожно вытягиваю её. Тут изо рта малышки начинают вылезать множество червей. Я замираю на пару секунд, пытаясь прийти в себя и ожидая исчезновение этих тварей.

— Все в порядке? — спрашиваю меня Арай.

— Да — отвечаю я ей после того, как видения проходят. Возвращается то, что есть на самом деле — отломок семечки, которую я должен вытащить. Дрожащими руками продолжаю осторожно вытягивать — вот и все, после чего пытаюсь успокоить малыша. Как всегда безуспешно. Мне бы сейчас себя успокоить: хватаюсь руками друг о друга, чтобы унять дрожь и не показать его остальным.

— Спасибо вам большое — благодарит она меня и протягивает руку.

Позади неё вспыхивает силуэт моей дочки — Гульданы. Цвет кожи у неё мертвенно-бледный и выражение лица, как в моих снах. Один и тот же сон мучает меня на протяжении двух месяцев.

— Не за что, берегите её — говорю я ей и выхожу из дома, не протянув ей свою.

Гульдана падает с какой-то вышки, при этом она шепчет с улыбкой: «Одумайся, отец». При этом, несмотря на дальность, я слышу этот шепот настолько отчетливо, что, кажется, будто слова вылетают на расстоянии вытянутой руки. Какой-то ночью я с криками вскакиваю с кровати из-за этого:

— Из-за чего тебя гложит чувство вины?

— Я не знаю — произношу я, плача. Подхожу к спящей дочке и тихонько целую её в лоб, чтобы она не проснулась. Время: три с половиной ночи. Могу еще поспать два часа, но уснуть не получается.

Возвращаюсь к реальности: доезжаем до подстанции и ждем вызова. И так каждый день…

К четырем часам ночи после последнего пятнадцатого вызова на тот день, я, уставшим и злым, сваливаюсь на раскладушку. Последний вызов касался маленького мальчика, часть уха которого отгрызла, по словам его мамы, мышка. Произведя первичную хирургическую обработку раны, мы отвезли 9-летнего мальчика в инфекционную больницу. Там решат, какие сыворотки в данном случае ему необходимы.

— Слушай, может неэтично говорить такие вещи, но тебе надо искупаться, от тебя разит странным запахом на протяжении недели.

— Это первое, что я сделаю, когда вернусь домой — говорю я, не понимая, что за запах я истончаю. Я, правда, не считаю, что от меня как-то неприятно пахнет.

Ближе к 7 часам утра, еще раз поблагодарив меня за её замену, Арай пошла домой. Тот день и оказался роковым. Работая один на следующие 24-часа, я оказывал помощь людям с травмой, ножевым ранением, аллергией и контингенту больных с повышенным артериальным давлением. Последний такой вызов пришелся к пяти часам утра. Тот самый, которого знала вся бригада. Звали мы его дедушкой Кобыланды, ночью он почувствовал сильную головную боль, шум в ушах и мушки перед глазами.

— Я принял таблетку конкора — с гордостью сообшает он мне.

Он был убежден, что таблетки надо принимать только во время подъема давления, и никакие профилактические беседы не смогли убедить его в обратном. Сначала я злился из-за того, но постепенно привык к мысли, что его уже не переубедить. Как бы тяжело не было порой признавать поражения, от него не уйти. Жаль, что рано или поздно, он пополнит число людей с инсультом или инфарктом. Удивительно, как его сосуды все еще выдерживают.

— Давайте сюда руку — говорю я ему.

Попав в вену, я ввожу ему нужный препарат. Десять минут спустя вновь его измеряю и вижу его нормализацию.

— В норме, вам лучше? — спрашиваю я.

— Спасибо, сынок — отвечает он мне, после чего я ушел.

***

Утром в дверь громко постучались и, зачитав мои права и предъявив ордер об обыске, усадили в машину и привезли сюда в отделение полиции.

Наконец- то заходит полицейский с папкой в руке и садится за стул напротив. Мужчина солидного возраста в полицейской форме, лицо которого испещрено множеством морщин и формирующимся животом. Его карие глаза так и пронзают меня, готовые проделать дыру. Я жду момента, когда он начнет разговор. Мне не стоит торопиться просить у них адвоката. Он мне не нужен. То, что я оказался здесь — ошибка полицейских, которые отнимают у меня заслуженный отдых в кампании моей жены и ребенка.

— Еркин Серикбаев, вы обвиняетесь в убийстве Кобыланды Бахытжановича 1943 года рождения. Вам нужен адвокат?

— Нет. Почему вы решили, что это моих рук дело?

— Вам лучше сотрудничать со следствием — жестко отвечает он мне.

— Не моя вина в том, что полиция так плохо справляется с делом, если сижу здесь я.

Он лишь потирает глаза и со вздохом продолжает: