Ты мне никто

- Мне Да Винчи сказал не смотри, а там… там парень на носилках, я думала ты, у него … у него нога, и кость прямо торчит… мне так страшно стало! А потом я тебя увидела, а ты весь в крови…

- Просто бровь, там сосуды, всегда кровит.

- Я понимаю. Но…

- Малыш, я постараюсь больше так тебя не пугать. Ты мне веришь?

- Ты… ты бросишь мотоциклы?

- Я… я что-нибудь придумаю, ладно?

- Ладно.

Она прижимается, укладываясь мне на грудь, больно, дышать тяжело, но я не могу сказать ей, чтобы отодвинулась. Потому что я кайфую.

Я счастлив, потому что у меня есть она.

Прикольно, что я сейчас вспоминаю тот вечер в парке. Если бы у меня наушник не вывалился? Если бы я не услышал её крик? Или забил бы на всё и решил, что проблемы какой-то орущей девицы – не мои проблемы?

Встретились бы мы? Нет, в школе бы, конечно, встретились, но…

Я ведь мог и не обратить внимания?

На такую сладкую малышку…

- Ох, Стас, прости пожалуйста, тебе больно?

- Нормально мне, продолжай. Мне так хорошо. С тобой я быстрее поправлюсь.

- Надо твоих родителей позвать, неудобно…

- Ничего, подождут. Ты… ты еще не сделала самого главного.

- Чего?

- Как же? Поцелуй принцессы, чтобы меня вернуть к жизни. Это обязательно.

- В сказках обычно принцессу целуют, чтобы к жизни вернуть.

- Не те сказки ты читаешь. Ну или… если хочешь, то принцессой буду я.

Мы смеемся, а потом целуемся. Долго. Мне капец как неудобно, больно, но при этом настолько оглушительно хорошо, что я зарываюсь в эти ощущения как в теплое одеяло.

- Так, дети! – шум двери застает врасплох, - надо совесть иметь. Родители уже извелись. Виктор, Алла, заходите!

- Сынок!

Мать заплаканная, сразу выглядит на свой возраст. Но ей в этот момент, кажется, пофигу. Бросается ко мне, Сэл тут же встает, уступая место.

- Мам, все нормально…

Она так горько плачет. Чёрт, мне её дико жалко потому что я понимаю – у неё ведь реально никого, кроме меня. И если бы я… то…

- Мам, не плачь, не надо, все хорошо со мной.

- Я говорила… говорила…

- Алла, ладно тебе, не причитай, - отец подходит, - ну, бывает.

- Это ты во всем виноват! – маман в своем репертуаре, мгновенно входит в образ, - ты потакал этим его жутким желаниям! Мотоциклы! Это же…

- Спокойно, Алла, ты сама врач, знаешь, что нельзя при пациентах, - вмешивает Товий, потому что батя не знает что и сказать.

- Прости, сынок, я не буду, я…

- Мам, ты, главное, не волнуйся, все будет хорошо, обещаю. Ты себя береги, тебе еще внуков воспитывать. – закусываю губу, чтобы не ржать, потому что маман мгновенно выключает истерику и включает шок.

- Каких внуков? Селена? Я чего-то не знаю?

- Мам! Ну всё ты знаешь, я же говорю – в перспективе! В будущем! Но думать о здоровье надо начинать сейчас!

- Внуков! Потерпите с внуками! Я, может, сама еще… Вон, папаша твой, в ожидании младенца, а я чем хуже?

- Ты лучше, мам. Ты у меня вообще, самая лучшая! Самая красивая, самая умная, самая-самая.

- Вот так! – мать победно смотрит на отца, - понял?

- Да я всегда это понимал, Алл. Ты действительно лучшая. Ну, просто…

- Не всем дано оценить! – отвечает мать с достоинством, и возвращает взгляд на меня, - сынок, ты голодный? Что-то хочешь? Фрукты? Сок? Водички?

- Ничего не хочу.

- Ему отдыхать пора, так что… Провожающие выходят из вагонов, - это берет слово громогласный дядя Товий. – Следующая остановка – будем посмотреть. Если все нормально, завтра выпишем и отправим домой долечиваться. Сиделок у вас дома много так что… всё, все… на выход.

- Товий Сергеевич, - подает голос моя Синеглазка. – А можно… еще одну минуточку?

- Тебе – можно, ты как анестезия сейчас. Остальные – за мной.

Все выходят, мы снова остаемся с Селеной, и я кайфую от того, что она не постеснялась и попросила дать нам еще время.

Но почему-то смотрит на меня кровожадно.

- Что? Малыш?

- Знаешь… вот дать бы тебе хорошенько!

- За что?

- За вранье! Ты обещал мне, что не поедешь, а сам… А что, если я тебя обману?

- Как?

- Не знаю… пойду снова с каким-нибудь Яриком в театр…

- С каким… Яриком? – смотрю на неё, лыблюсь как идиот… Ярик…какой-то…

- Видишь! Ты даже не помнишь, к кому меня приревновал!

Чёрт, вспоминаю смутно, фото… да… Селена целуется с каким-то задротом… и я реал ревновал. Дико. Собственно, ведь и из-за этого тоже я на неё тогда сорвался! Это стало последней каплей!

И вот прошло какое-то время, и я уже даже не помню!

- Сэл… прости, пожалуйста, я… я был таким…

- Я хочу, чтобы мы говорили друг другу правду, слышишь? Всегда! Если… если тебе нужны гонки – говори мне это. Объясняй. Доказывай. Только не ври.

- Я не буду. Я… иди сюда, поближе, маленькая…

Она снова садится на кровать, наклоняется.

- Я слишком сильно тебя люблю

- А я тебя. Сильно.

А потом я её целую. Нежно… осторожно… она у меня такая хрупкая, такая ранимая. Мне нужно быть очень, очень аккуратным, хотя иногда готов сорваться с катушек, предохранители перегорают. Хочу все, по-взрослому хочу! Очень…

Селена уходит только через десять минут. Я после того как она закрывает дверь откидываюсь на подушки и считаю.

Апрель. Май. Июнь. Три гребанных месяца, а потом…

Прощай школа.

Здравствуй, взрослая жизнь.

Здравствуй, моя прекрасная Селена!