Ты не слушаешь. Что мы упускаем, разучившись слушать, и как это исправить

В книге «Для такого нет подходящей открытки: что делать и говорить любимым людям, когда жизнь кажется страшной, ужасной и несправедливой» (на русском языке не издавалась) авторы Келси Кроу и Эмили Макдоуэлл косвенно определили другой вид реакции переноса [184], возникающий в виде такого защитного поведения. Дербер охарактеризовал ее как нарциссическую попытку перенаправить разговор на себя. Но реакция переноса, описанная Кроу и Макдоуэлл, происходит в тех случаях, когда люди, испытывающие дискомфорт от чужих эмоций, пытаются решать или объяснять проблемы, вместо того чтобы позволять расстроенным или встревоженным людям проявлять свои чувства и находить собственные решения в процессе диалога. Авторы советуют подавлять следующие побуждения:

демонстрировать, что вы понимаете чужие чувства;

определять причину проблемы;

подсказывать собеседнику, что нужно сделать;

минимизировать чужие опасения;

смягчать ситуацию форсированным оптимизмом и утешениями;

восхищаться силой воли другого человека.

Знание о чужих проблемах и неприятностях не означает, что вы должны решить их. Так или иначе, люди обычно не ждут от вас готовых решений; они просто хотят, чтобы кто-то выслушал их. Более того, вы затыкаете им рот, когда начинаете рассказывать, что нужно сделать или как они должны себя чувствовать. Независимо от доброты намерений или предполагаемой мудрости советов люди рефлекторно противятся директивным указаниям и возмущаются, даже если они были высказаны в мягкой форме. Наверное, вы можете помочь кому-то починить протекающий кран, отредактировать резюме или найти хорошего бухгалтера, но вы не можете спасти разрушенную карьеру, восстановить распавшийся брак или вытащить человека из глубин отчаяния. Ваша реакция на чьи-то крупные проблемы просто отражает то, что вы бы сделали сами на месте этого человека… Но вы не являетесь им.

Лучшее, что вы можете сделать, – внимательно слушать. Пытаться понять, с чем столкнулся собеседник, и оценить, что он чувствует. Это само по себе может привести к решению. Такой подход стоит за обычаем квакеров формировать «комитеты ясности» [185]. Они начали практиковать их в 1900-х годах как способ определения совместимости людей, желавших вступить в брак. Но с годами комитеты ясности расширили свои полномочия до рассмотрения практически всех забот члена общины: от взаимоотношений до карьеры или вопросов веры.

По запросу комитет ясности, состоявший примерно из полудюжины членов, собирался для того, чтобы выслушать проблему человека. Потом члены комитета задавали так называемые правоверные вопросы. По сути дела, это было коллегиальное судебное заседание. Там не было мудрых советов или желания поделиться сходным личным опытом. Вопросы не предназначались и для того, чтобы влиять на образ мыслей человека или как-то направлять его. Скорее, они были призваны помочь ему углубиться в себя для искреннего и ясного ответа.

Педагог и писатель Паркер Палмер из общины квакеров рассказал мне о своем опыте общения с комитетом ясности в 1970-х годах. Он пытался решить, стоит ли принимать предложение стать президентом крупного образовательного учреждения. Сначала его спрашивали о должности и о том, чего он надеялся достигнуть. Потом кто-то задал ему вроде бы простой вопрос: «Паркер, что вам может понравиться в должности президента?» Он перечислил вещи, которые ему бы не понравились: политику, сбор денег, отсутствие возможности преподавать. Когда его снова спросили: «Но что бы вам понравилось?», он снова заговорил о нежелательных аспектах своей должности. «Хорошо, мне бы не понравилось отказываться от летнего отпуска», – признался он. Но члены комитета настаивали: «И все-таки, Паркер, что бы вам понравилось?»

Наконец, неприятно изумленный открывшейся истиной, он ответил: «Полагаю, мне больше всего понравилось бы увидеть в газете свою фотографию с надписью «президент» внизу». Последовала тревожная пауза. Наконец другой человек нарушил молчание: «Паркер, а вы не можете придумать более простой способ, чтобы ваша фотография попала в газету?»

Палмер смеялся, когда вспоминал об этом. «Тогда я понял, что согласие на эту работу было бы ложным карьерным путем для меня», – сказал он. Поэтому он вернулся домой, поговорил с женой, позвонил в образовательное учреждение и отозвал свою кандидатуру. «Я с огромной благодарностью вспоминаю то время, когда меня внимательно выслушали и, более того, предоставили редкую возможность прислушаться к самому себе, – добавил он. – Это уберегло меня от огромной ошибки».

Если бы кто-то из членов комитета сказал ему: «Знаете, Паркер, я не думаю, что вы на самом деле заинтересованы этой работой», то исход мог бы быть совсем другим. «Когда люди говорят вам, что вы должны делать или чувствовать, то большинство из нас переходит в оборонительную позицию, – сказал Палмер. – Мы начинаем защищать недоказуемое. «Это высокомерное мнение. Вы совсем не знаете меня. Разумеется, я заинтересован. Это отличная работа». Мы начинаем уговаривать себя, и это коренным образом меняет ход дискус– сии».