Ты постучишься в дверь мою

Держа в руках распечатанный конверт, Бродяга делал шаг за шагом в сторону ее кабинета… Видимо, по взгляду было понятно, что спрашивать его сейчас ни о чем не нужно. Нужно просто расступаться, давая дорогу, иначе… Всем достанется.

Затормозил перед дверью, мазнул взглядом по табличке… Потом снова… Усмехнулся, непроизвольно сминая тот самый конверт.

«Веремеева Ксения Игоревна».

И раньше-то никогда не стучался, а теперь и подавно. Ручку вниз, шаг в кабинет…

Ее, старый. Из директорского Ксюша съехала, как только муж «ожил». Ваня не просил, но она… Все было сложно.

Ксюша сидела за столом, печатая что-то на ноутбуке. Вздрогнула, когда дверь открылась, еще раз — когда поняла, что это Тихомиров, но быстро взяла себя в руки. Нацепила на лицо маску безразличия, продолжила работать. Точнее начала имитировать. Потом надо будет удалить ту «абракадабру», которую она печатала, испытывая его терпение.

Ничего, не сахарный. Подождет… Она вот четыре месяца как-то ждала ведь… Зачем-то…

— Тебя учили стучать? — бросила один единственный мимолетный взгляд, а потом снова на экран, потому что… Каждый раз дыхание спирало. Каждый чертов раз, будто он впервые перед ее глазами после «воскрешения».

— А тебя говорить с мужем учили? — он ожидаемо не ответил, к столу подошел, хлопнул по крышке ноутбука, не заботясь даже о том, успеет ли руки одернуть…

Бродяга знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать — Ксюша пытается его таким образом поставить на место. Но, видимо, забыла, что он не ставится…

Со стуком смятый конверт впечатал в стол, сам навис, будто коршун, голову склонил, бровь вздернул, ожидая ответа.

Бешеный. Как всегда…

— Я наняла адвоката. Все через него. Ты тоже нанял бы…

— Я не дам развод, Тихомирова. Даже не надейся…

Но дело в том, что она тоже с некоторых пор бешеная. От обиды, которую пережить невозможно. От горя, которое испытать пришлось. От ненависти, которая покрыла ровной коркой всю любовь.

Ксюша тоже встала. Не хотела позволять ему таким образом давить. Прямо в глаза его заглянула, сказала тихо и четко:

— Я не прощаю предателей. Понял меня?

Они долго молча сверлили друг друга взглядами. Понимали все без слов, и чтобы эмоции свои передать — решительность, боль и обиду — слова были не нужны.

Потом Ваня взял в руки повестку, которая попала к нему на стол сегодня утром, выпрямился, все так же, перед ее глазами, стал медленно рвать, выражая свое мнение насчет планов жены. Еще жены…

— Развода не будет. Из брака выйдешь только вдовой. Я уже говорил…

Клочки летели обратно на стол, а Ксюша держалась… Из последних сил держалась, чтобы сохранить самообладание, остаться в его и своих глазах достойным противником. Сильной, спокойной, уверенной в правильности своих действий…

— А я уже… Вдова… Была…

— Это, как видишь, поправимо…

— Иди в задницу, — не выдержала, прошипела, дав повод Бродяге усмехнуться. Ксюша ненавидела его за эту усмешку еще сильней, когда казалось, верхняя планка достигнута. Но нет… Он способен прыгать выше головы.

— Хочешь поговорить — давай говорить. Я уже извинялся миллион раз. Объяснял, зачем все это было, но развода не будет. Я не шучу… — чувствуя, что давить больше нельзя, Ваня сбавил тон. Если ей нужно его в задницу посылать при каждой встрече — он согласен. Лишь бы хотя бы один шаг навстречу сделала. Один маленький. Потому что… Месяц потратила на то, чтобы максимально дистанцироваться.

— Я не хочу с тобой говорить. Я видеть тебя не хочу, — Ксюша в кресло опустилась, мотнула головой, отворачиваясь, закусывая губу… — Все разговоры через адвокатов. А сейчас выйди… Прошу, выйди…

Ваня не сразу послушался. Стоял еще с минуту, то ли сверля, то ли лаская ее взглядом, потом же молча… Так же размашисто… К двери.

— Табличку снимешь. Или я сниму. Тихомирова

, — на фамилии ударение сделал. Злой, как черт…

И поделом ему.

* * *

Что должна чувствовать женщина, похоронившая любимого мужа, прошедшая каждый из девяти кругов ада на пути к своему дну, достигшая его в один «прекрасный» день… Потерявшая последнюю надежду на то, что сможет… Сможет выжить… И узнавшая, что все это зря?

Он жив. Здоров. А смерть… Смерть была инсценирована. Смерть, как проверка… Вот только проверять он собирался окружение на алчность, а вышло… Что проверял ее на стойкость. И она держалась. Долго, да только все же сломалась.

Увидев его тогда в палате, то ли сознание потеряла, то ли заснула просто, а когда проснулась, за окном была глухая ночь… И он… Он в палате.

Ксюша неимоверно испугалась, долго поверить не могла, даже когда щупала, когда обнимала, когда слезы на рубашку лила, когда зацеловывала лицо, утыкалась в до одури вкусно, правдоподобно, живо пахнущую именно им шею… И не верила.

Бродяга той же ночью объяснял, зачем была эта игра на ее нервах. Оказалось, на него было совершено три покушения. Все неудачные, но… Четвертого решили не ждать. Инсценировка должна была заставить проявить себя тех, кто желал Тихомирову смерти и так внезапно получил ее «в подарок»… Но время шло — а никто не проявлялся.