Ты сказала, что это сработает

Я знала, насколько трепетной темой была для нее карьера, непредсказуемость шоу-бизнеса, и потому не хотела загонять ее в угол, расспрашивая о подробностях. Вместо этого я сказала:

– Мэдди уехала на все лето. Ты можешь пожить в ее комнате. Или в моей. Где удобно. Я не привыкла быть дома одна.

Саммер стояла, выпрямив спину и внимательно глядя на меня. Я почти видела, как у нее крутятся колесики, оценивая мою искренность или, возможно, прикидывая, в чем моя выгода от этого предложения. Арахис залаял, и она, казалось, очнулась.

– В твоей комнате я не останусь. Моя половина кровати может понадобиться Дрю, – сказала она и подмигнула.

Затем она схватила две свои огромные сумки и направилась к двери. Поравнявшись со мной, она сказала:

– Ага, сегодня лемонграсс.

И потопала в комнату Мэдди, а я одновременно почувствовала свое великодушие и удачу.

В ванной я взглянула в зеркало. Кожа, нужно признать, выглядела хорошо – такой теплый цвет лица бывает у человека, который проводил время на солнце, решая вопросы из длинного перечня дел. Зашла Саммер, и мы посмотрели на отражения друг друга. Ясноглазые женщины в зеркале были способны на все.

Саммер, сбросившая образ девочки-маргаритки, сказала:

– Ты не ватная. Не мне тобой гордиться, но я горжусь.

Я сделала глубокий, очистительный вдох и сжала ее руку.

– Ты – хорошая подруга.

Саммер стиснула мне руку и сказала:

– Жаль, что мы не можем законсервировать это чувство. Гвинет заплатила бы за это миллионы.

Эта поездка в больницу по всем параметрам напоминала первую. Неужели всего неделя прошла с тех пор, как мы отправились в путешествие? Телефонные звонки, спешка, предвкушение, обязательная остановка в «Уолгринз». Я знала, что не стоит заморачиваться вопросом о том, что привезти. Мне уже пора было понять, что моего присутствия было довольно. На этот раз остановка была не ради меня самой или Кэти.

Милашка Юта свернулась калачиком на коленях у Саммер – обе были при полном параде, хоть сейчас снимай для календаря. Что же касается собак… Я взглянула в зеркало заднего вида: Арахис сидел столбиком и с экстравагантно свисающим толстым розовым языком выглядел неопрятно. Лось просматривался частично, но свои большие глазки пучил, пожалуй, больше обычного.

Что-то требовалось предпринять.

– Я мигом, – сказала я.

– Захвати мне диетическую пепси и сырные крекеры.

Должно быть, вид у меня был потрясенный, потому что она сказала:

– Детка, мы уже не в Калифорнии. Пословицу про чужой монастырь ты знаешь.

Я посмотрела на собак. Окна машины были опущены, дул ветерок. Лось моргнул, словно еще чуть-чуть – и завалится спать. Купание, которое мы устроили им вчера вечером, оказалось почти безрезультатным, разве что теперь у нас были две испуганные собаки. Лишившись своего естественного запаха, псы одурели. Будь у Арахиса аккаунт в «Тиндере», его статус гласил бы: «Для любителя бродячих собак внутри вас».

Я метнулась к рядам с товарами для животных и нашла то, что искала. Я присмотрела это, когда была здесь в прошлый раз. Два одинаковых галстука-бабочки с бело-голубым узором и петлей для ошейника. То, что нужно.

На парковке больницы я наблюдала за тем, как Саммер стряхивает с пальцев оранжевую пудру и делает последний глоток газировки.

– А знаешь, в химическом кайфе, который получаешь от искусственной пищи, есть что-то фантастическое. Понятно, почему люди от нее тащатся.

Я рассказывала ей о том, чем славится Висконсин.

– Посмотрим, что ты запоешь, когда попробуешь нашу творожную массу. В свежем виде она скрипит на зубах. Еще ее жарят и подают с бренди.

Она покосилась на меня и сказала:

– Ох уж этот Висконсин.

Саммер спрятала Юту во внутренний карман сумки. Котенок казался то ли мягкой тряпкой для мытья посуды, то ли мягкой игрушкой и вполне довольным, что его не контролируют.

Пристегнув поводки, мы широким строем прошли ко входу в больницу, сопровождаемые любопытными взглядами и снисходительными улыбками. Бетонная дорожка вела во внутренний дворик со скамейками и столами. Мы выбрали скамейку с металлической пластиной, привинченной к спинке и выгравированными словами: «В память о Лоретте Ларсон», и я почувствовала благодарность за то, что жива.

Мне не сиделось. Я приглаживала шерсть на макушке Арахиса, как мамочка ученика перед групповым снимком класса. В последней попытке придать всем менее расхлябанный и более опрятный вид я достала из сумки щетку для ворса и еще раз осмотрела всех, включая себя, придирчивым взглядом.

– Ой! Совсем из головы вылетело.

Саммер брызнула на меня одеколоном с лемонграссом и сказала:

– Прекрасно выглядишь. Два часа.

И стрельнула глазами.

Мы выпрямились. Псы дернулись и поставили уши торчком, и тут я увидела, как дверь приоткрылась. Холли толкала инвалидную коляску, в которой сидела Роузи. У обеих улыбка была до ушей, а взгляд осоловевший.

Псы стояли, дружно виляли хвостами и дергали поводки.

– Я так рада, что вы пришли, – пробормотала я. – Я так нервничаю и волнуюсь. Это выше моих сил.

– Мы бы раньше пришли, но Эленор никак не могла приладиться к груди.