Ты теперь моя

Я не собиралась его поздравлять, но мысль о том, что он с кем-то отмечает, больно царапает душу.

Стараюсь себя отвлекать. За год я вроде как в этом преуспела. Занимаюсь Богданчиком. Позволяю ему подольше поплавать в ванной. Он недавно научился переворачиваться и теперь пытается что-то подобное проделать в воде. Эти потуги выглядят очень смешно и умилительно. А если я помогу, восторгу сына нет предела.

Вечер проходит замечательно. И все же я все время прислушиваюсь: не звонят ли в дверь?

Места не нахожу. Убеждаю себя, что не имею никакого права зацикливаться на подобном. В конце концов, Саульский не обещал приезжать к нам каждый день. Он и не обязан.

А может, он устал от моего упрямства?

Я одеваю Богданчика в пижаму. Но вижу, что на сон сын пока не настроен. В обед долго спал, вот и последствия. Включаю фоном сериал, который начала смотреть пару дней назад, и кладу малыша рядом с собой на покрывало. Он тут же совершает переворот на живот и победно хохочет.

В дверь звонят в половине десятого. Кроме Ромы никто к нам в такое время заявиться не может, поэтому я сходу ощущаю сумасшедшее нервное возбуждение.

Пока иду с Богданом к двери, слушаю оголтелые удары сердца и пытаюсь удержать дыхание в нормальных частотах.

— Привет.

Боже, я улыбаюсь как идиотка! Никак не могу прекратить. Да, у меня явно какие-то проблемы: то ли с головой, то ли с лицевыми мышцами.

— Привет. Извини, что так поздно, — убийственно спокойно произносит Рома, пока я отхожу в сторону, чтобы впустить его в квартиру. — Только освободился. Были проблемы с погрузкой.

— Да… Я понимаю. Ничего страшного. Мы еще не спим. Только Момо, она рано пошла. Болеет, — сумбурно сообщаю я. Провожаю его в ванную, где он, как обычно, тщательно вымывает руки и лицо. — А ты в курсе, что теперь должен еще что-то сделать с тем добром, которое я у тебя перехватывала, чтобы привлечь внимание?

Рома выпрямляется, поднимает голову и, вскидывая брови, через зеркало смотрит мне в глаза.

— Привлечь мое внимание? Чтобы это сделать, тебе всего лишь нужно было прийти домой.

— Ну, так я не решалась.

— Поэтому решила поиграть?

— Ага.

— Я эти чертовы игры на всю жизнь запомню. Точнее, твое появление у арки.

— На то и был расчет, — зачем-то продолжаю говорить совсем не то, что должна.

— Тогда, я думаю, скупленное тобой добро надо сохранить.

— Зачем?

— Так мне хочется.

— Мм-м… Ну, как хочешь, — давая Роме вытереть лицо и руки, рвусь дальше, как ни пытаюсь себя придержать: — Ты голоден? У нас есть запеченный картофель. С мясом. Как ты любишь.

— Зачем вы готовите мясо?

— Я стараюсь питаться полноценно. Научилась.

Пока Саульский ужинает, мы с Богданом сидим рядом. Почти не разговариваем, но именно так, в тишине и свете приглушенных ламп, мы впервые ощущаемся как семья.

Мне кажется, что и Рома смотрит на нас иначе. Так, что у меня в груди все переворачивается, и щеки наливаются горячим теплом. Возможно, это всего лишь последствия пережитой тоски, когда я думала, что он не приедет. Возможно, что-то гораздо серьезнее. Я не знаю. И пока не хочу ломать над этим голову.

Едва заканчиваем с уборкой в кухне, Бодя тоже требует, чтобы его покормили. Конечно же, грудью. С прикормом у нас так и не срослось пока.

Каждый раз, когда Саульский находится рядом с нами при кормлении, я ужасно смущаюсь. Если бы он хотя бы не смотрел… Или же смотрел не так пристально… А он смотрит. Так, что у меня внутри все горит.

— Это нормально? — Рома обеспокоенно смотрит на икающего после еды Богдана.

— Скорее всего, переел. Или воздуха хватанул.

Отхожу от кровати, на которой лежит Богдан, и, тихонько выдыхая, несмело оглядываю мужа. Никаких вещей для него в моей квартире нет. Поэтому Саульский для своего удобства может лишь расстегнуть несколько верхних пуговиц рубашки и подкатить рукава.

— Посидишь с Бодей? Хочу в душ успеть, пока ты тут. А то Момо сегодня помочь не сможет.

Рома напряженно перемещается в кресле, пододвигаясь к самому краю. Растерянно рассматривая Богдана, очевидно, слишком ответственно принимает порученное задание.

— Хорошо, — делает внушительную паузу, будто бы все еще примиряясь с происходящим. — Что мне делать, если он будет плакать?

— Возьмешь его на руки. Серьезно, Рома… Просто попробуй.

Он ведь, конечно, никогда не признается в своих страхах. Но нужно с этим что-то делать. Пока Саульский молча сверлит меня глазами, я в очередной раз решаю ускорить процесс.

Осторожно поднимаю малыша и подхожу с ним к Роме. Он встает, и я на мгновение теряюсь от его подавляющей близости. Приходится напомнить себе, что сам Саульский пребывает из-за нас в растерянности. Избегая зрительного контакта, говорю ему якобы спокойным тоном:

— Видишь, как я держу? Столбиком. Просто возьми так же.

Пока я передаю ему сына, наши руки на несколько секунд соприкасаются. Отстраненно отмечаю искры возбуждения, вызванные этим физическим взаимодействием. Все же стараюсь сосредоточить внимание на том, что именно мы делаем.