Ты умрешь влюбленной

Сжав в одной руке телефон, на который она собиралась запечатлеть красивый балкон, в другой – сумочку и берет, Вера приготовилась к обороне. Между воротами и решеткой, перегораживающей внутренний дворик, к стене прижимался некто, одетый так, что Вера сначала приняла его за Эмиля – своего шефа. Темная толстовка с капюшоном, опущенным на лицо, черные джинсы, темно-синие кеды «Конверс». Но голос незнакомый – густой, благородный, чуть дрожащий.

Чутье подсказывало, что это не грабитель, а очередной клиент, который предпочел остаться инкогнито, не идти в бюро открыто, а подкараулить кого-нибудь из сотрудников.

– Я могу вам помочь? – спросила Вера, но сумочку она все еще крепко прижимала к груди, в любую минуту готовая защищаться ею.

– Помочь! – повторил тот рефреном не то в насмешку, не то оттягивая время, потому что не решался начать разговор. Кажется, он был сам до чертиков напуган своим поступком. И, возможно, уже пожалел о нем.

– Вы же в бюро Эмиля Герши хотели обратиться? – высказала свое предположение Вера.

Послышался нервный смешок.

– А вы очень быстро догадались о моем намерении, – ответил грабитель.

У него был легкий акцент, скорее всего американский или британский. За полгода в Париже Вера научилась улавливать множество оттенков в речи горожан космополитичной французской столицы.

– Наверное, вы и сами догадываетесь, что догадываться – мой основной род деятельности, – скаламбурила Вера, скривив улыбку, и убрала телефон в сумочку, громко щелкнув магнитной застежкой. – Зачем было хватать за руки и втягивать сюда? Неужто на вас дух острова Сен-Луи так подействовал? О эти времена мушкетеров, злых кардиналов и прекрасных дам, роняющих на мостовые платочки…

Что она несет! Вера заметила, что ее пальцы, которыми она наглухо застегивала песочного цвета тренчкот, слегка дрожат, пуговицы не попадают в петли. Все-таки она знатно перепугалась.

– Что вам надо? – спросила она, туго затянув пояс, будто это помогло бы оказать должное сопротивление, надела берет и сделала шаг от стены.

– Нет! Стойте там, – едва не взвизгнул незнакомец, нервно выпростав руку. Вера отметила, что руки у него были похожи на эмилевские – такие же тонкопалые, сухожилые.

И ее сердце забилось немного сильнее, хотя куда же еще, оно и так норовило выскочить из груди.

Ей опять на секунду показалось, что это Эмиль решил ее разыграть и говорит нарочно измененным голосом, добавив акцент! Ведь сегодня было первое апреля, а во Франции День дурака отмечался с особым размахом. Можно сказать, что праздник изобрели французы. Полгорода ходило с рыбками на спинах, вырезанными из цветной бумаги и приклеенными на скотч, все стараются друг друга поддеть и на чем-то подловить. В России говорили: «У вас вся спина белая», а во Франции – «У вас рыба на спине». И повелось здесь поздравлять друг друга с апрельской рыбой аж с шестнадцатого века, с тех пор как папа Григорий XIII ввел в обиход новый календарь и празднование Нового года переехало на первое января. А те, кто продолжал отмечать его первого апреля, конечно, тут же были записаны в дураки.

– Сегодня тот день, когда мы вспоминаем, кто мы есть все остальные триста шестьдесят четыре дня в году. – Вера вложила в эту фразу все презрение, на которое была способна, надеясь этим вывести шутника из равновесия. Она не видела лица незнакомца, и от этого ей было не по себе. Эмиль это или нет?

– Марк Твен… – озадаченно пробормотал незнакомец и еще ниже опустил капюшон, скрыв за ним даже подбородок. Нет, это точно не Эмиль, того литературной цитатой с ног не сбить. – А я и забыл, какой сегодня день! Нет… – Он захлебнулся вздохом, в котором смешались негодование и обида. – …я не собирался вас разыгрывать. Мне действительно нужна помощь.

– То, что вы говорите со мной, отворачиваясь, – злилась Вера, – немного подбешивает.

– Я не должен быть узнан! Иначе все пропало. История попадет в газеты, и тогда…

Он не закончил, окончательно сконфузившись. Вера ничего не сказала – пусть уже сам выпутывается из этой глупой ситуации, кем бы он ни был.

– Дело в картине одного известного художника, – нарушил тишину он, промолчав почти целую минуту. – Я тот самый художник, и я не должен быть узнан.

Вера непроизвольно нахмурилась, обдумывая его слова.

– Не-ет, – протянула она, начиная догадываться. – Вы кого имеете в виду? Бэнкси? Или есть другие уличные художники, которые так рьяно хранят инкогнито?

– До чего же вы быстро догадываетесь! – нервно огрызнулся он. – Зря я все это затеял.

– Ну уж нет, – повторила Вера строго, как учительница. – Вы – не он! Хотя бы потому, что трусливо жметесь к стене, а Бэнкси исписал сотни тысяч стен, излазил столько городов и чего только не делал. Протащил слона на выставку, вешал свои картины прямо в музеях, куда и бутылку воды пронести нельзя!

– Не вам судить о…

– К тому же Бэнкси ведь не писал картин. Он писал на уличных стенах. Он художник стрит-арта!

– Вовсе нет! Были холсты и… много. Один холст я… даже продал на аукционе Сотбис.

– Зачем называться Бэнкси, когда это явно не так? – дожимала Вера.