Ты ведь понимаешь?

Много раз мы смотрели и спрашивали: что ты ему сказала, бабушка? Что ты ему сказала? — Бабушка всегда только улыбалась; она улыбалась и потом, когда у нее уже выпали все зубы и по ее подбородку начинала течь слюна, если она растягивала губы, и мы отводили взгляд в сторону. Теперь она больше не разговаривает; когда мы приходим в гости, она только подмигивает, а мы уже знаем: она снова хотела бы посмотреть ту сцену. Мы никогда не узнаем, что она сказала Мику, возможно, она и вправду сказала лишь «я люблю тебя»; возможно, она сказала ему еще что-то, документальное кино не показывает всего, камеры выключаются, одному богу известно, что еще происходило, потом; возможно, Мик — наш дедушка, ведь наша мама так никогда и не узнала, кто ее отец; возможно, это ключ; возможно, наследники Мика должны были бы передать небольшую часть вилл и яхт нам. Возможно, если ты в нужное время оказываешься в нужном месте, очень многое становится возможным.

Перевод Юлии Созиной

Илл. 34.^[36]

Появление

Ничего не бойся, мама. Я не займу у тебя много времени. Конечно, будет больно. Но пройдет. И ты будешь радоваться, когда все пройдет. Ты не забудешь. Если бы не было больно, то, возможно, и забыла бы. Боль оставляет печать. Знаешь, мне тоже больно… Я тоже боюсь. И понимаю, о чем ты задумалась. Ты кладешь свои руки на стенку моего мира, трогаешь ее — не шевелюсь ли я; ты пугаешься, когда я сплю или отдыхаю, боишься, что меня больше нет…

Я здесь. Чувствую. Мечтаю. Дышу. Иду. Когда я приду, порядок вещей чуть изменится. Уже не будет иметь значения. Та душная комната. Ты думаешь о том, что тебе нельзя туда возвращаться. Когда появлюсь я, ты перестанешь думать об этом. Я буду достаточно мал, и ты сможешь разместить меня в ней. Да и ты станешь меньше. Мир будто съежится. На какое-то время нас двоих будет достаточно, мы вдвоем, одни. Ты больше не будешь думать о нем. Почему он не пришел. Почему никогда больше не придет. Почему больше не звонит. Почему больше не оставляет у двери букеты. Полевые цветы. Запах смятой травы. Следы сочной травы на одежде. Ему нравилось. Много раз нравилось. Я — нет. Я остался. Я останусь. Произойду из тебя. И из него, но это уже не важно. Потихоньку он исчезнет. Все устроится. И дальше. Ты скажешь всем, кто спросит: «Чей он?» — «Мой». Ты ответишь.

И дальше будет только так. А потом вновь все изменится. Я начну отдаляться. Становиться самостоятельным. И тебе снова будет больно. Но это лишнее. Все меняется. Боль проходит. Шероховатости стираются. Все устраивается. Не слушай, когда шепчут тебе вслед: «Одна». Ты не одна. Я здесь.

Не беспокойся. Будет. Потихоньку. Я здесь. Чувствую. Мечтаю. Дышу. Иду.

Перевод Юлии Созиной

Илл. 35.^[37]

Становление

Когда я стану отцом, думает мальчишка, я буду следить за тем, чтобы всегда оставаться мальчишкой. Ведь ребенку нужен отец, который умеет оставаться ребенком.

Когда я стану отцом, думает мальчишка, будет по-другому. То есть я буду другим отцом. Ведь и моему ребенку будет нужен отец, который сумел остаться ребенком.

Когда я стану отцом, думает мальчишка, мой ребенок будет другим. Ведь у моего ребенка будет отец, который умеет оставаться ребенком.

Когда я стану отцом, думает мальчишка, я тоже стану другим ребенком. И у моего ребенка будет отец, который сумел остаться ребенком. Который сумел, думает мальчишка, стать другим ребенком.

Когда я стану отцом, думает мальчишка, возможно, мой отец станет другим отцом, возможно, он станет отцом, который умеет оставаться ребенком.

Когда я стану отцом, — думает мальчишка, и слезы на его лице высыхают, и кожа больше не саднит, все становится другим, — когда я стану отцом, думает мальчишка.

Перевод Юлии Созиной

Илл. 36.^[38]

Темная штормовая ночь

Вообще-то темной штормовой ночи не было. Наоборот: было ослепительно светло. Жидкокристаллическое небо прорезали неоновые молнии, и блеск ослеплял меня. Но я знал, что мне нельзя останавливаться, нужно торопиться, я должен продвигаться вперед, если хочу выполнить задание, и нет никого, абсолютно никого другого, кто мог бы это задание выполнить — все зависит от меня.

Я проскочил еще несколько огневых ловушек и наконец увидел ее. Она дрожала, ожидая того, кто придет за ней: чудовище или спаситель? Когда она увидела меня, ее лицо прояснилось. «Ты Суперпарень, мой спаситель, правда?» Я кивнул. «У меня нет сил, больше не могу бежать». Я закинул ее на плечо и сказал: «Не беспокойся».

Уворачиваясь от огненных очередей, старающихся срезать нас, мы перескакивали с уровня на уровень.

— У нас ничего не выйдет, — застонала она, — я совсем ослабла, да и твои силы на исходе.

— Не переживай. Вон, — и я указал вдаль, — там дверь, за ней безопасно.

Но когда я уже схватился за ручку этой двери… вспышка… и я провалился в темноту. Мама снова выдернула кабель!

— Я ведь был уже почти у цели, мама! — застонал я.

Мама покачала головой: