Тыквенное семечко

Лемис стремглав вылетел из сосны и во всю прыть помчался к 'Зеленому дилижансу'. Чтобы сократить путь, он свернул с тропинки и пустился на всех парах через зеленый лужок с белыми шариками одуванчиков. Ему казалось, что рядом с ним ноздря в ноздрю несется его страх, в миг раскормленный распоясавшимся не на шутку воображением, и подсовывает ему под нос одну картину страшней другой.

— Как же так? Куда же все подевалось? Где мама и папа, Йон и Хита?

Что-либо понять в данный момент Лемис категорически не мог, он знал лишь одно: жесткая структура его жизни вдруг взяла да рассыпалась. Эта ненавистная долина, давившая на него всю жизнь своими правилами и порядками, своими предрассудками и предубеждениями, вдруг взяла — и исчезла из его жизни, собственно, он ведь сам, шаг за шагом, этого добивался. А теперь, когда это произошло, у него возникло мерзкое ощущение, будто из него самого вынули скелет. И если, не дай бог, с восточного обрыва будет тот же вид ландшафта, что в подвале, он просто растечется по склону, как вязкая лужа, и впитается во влажную землю.

Шишел сидел в телеге и таращился на рой танцующих в воздухе мошек. Судя по виду, ничто не обременяло его головы, кроме старой помятой шляпы. Пение птиц ласкало его слух, а солнце нежно грело его левый простуженный бок. В его душе царил безмятежный покой и умиротворение. Он лениво повернул голову в сторону, вяло отмахнув рукой муху, как вдруг увидел, что со стороны лужка, на котором часто паслась Марфутка, прямо к нему несется с обезумевшим лицом холмовик. За его спиной клубящимся шлейфом порхали в воздухе сбитые семена одуванчиков.

— Вот, Марфутка, говорил я давеча бабке, что нечего холмовикам в нашем лесу делать — погляди, как его от нашего воздуха перекорежило всего. Эх, намаемся мы с ним, помяни мое слово, — проворчал он и тихо сплюнул в куст бузины.

Лемис подбежал к нему с выпученными глазами и схватил его за ворот телогрейки.

— К восточному обрыву… срочно! — с трудом выговорил он, сгибаясь пополам от быстрого бега.

Шишел спокойно снял его руку с ворота.

— Платить есть чем? — деловито поинтересовался он, разглядывая с интересом холмовика.

Тот молча протянул ему пригоршню кейдов, прерывисто дыша.

Леший неторопливо пересчитал монеты.

— Надо думать — без остановок? — спросил он, взяв в руки вожжи.

Лемис мотнул головой и полез в повозку. Леший хлестнул лошадь, и та помчалась вперед по тропе. Иногда Шишел поворачивал голову назад и поглядывал на холмовика, который нервно барабанил пальцами по скамейке повозки.

Не успела телега подъехать к обрыву, как Лемис выпрыгнул из нее и помчался к краю. Он обхватил руками сосну, нависшую над обрывом, и впился глазами в долину.

Долина, усыпанная холмиками, из которых тянулся дымок, стояла, как ни в чем не бывало, там протекала знакомая и привычная жизнь.

— Как же так? — Лемис ничего не понимал. — Долина на месте! — обрадовано крикнул он лешему.

Тот лишь покачал головой и протянул: — Да-а-а…

Потом, когда Лемис залез в повозку, повернулся и спросил.

— Надо думать — домой?

Парень часто закивал головой.

— Долина на месте! — радостно повторил он.

— А куды ж ей деваться? — спокойно сказал Шишел и стал набивать трубку. — Думается мне, ехать будем уже не так прытко? — спросил он, заломив шляпу набок.

Лемис радостно улыбнулся и ответил:

— Можно даже с остановками!

*** *** ***

Гомза неуверенно дернул колокольчик. Дверь тут же открылась. Бабушка Шимы и Зака поправила очки и приветливо ему улыбнулась.

— Гомза, заходи, дорогой! Сейчас я угощу тебя черничным пирогом!

— Нет-нет! Я только что поел! — Гомзе не терпелось взглянуть на меч Зака.

— Эй, Гомза, поднимайся сюда! — услышал он голос Шимы сверху.

Когда Гомза зашел в комнату, Шима предстала перед ним в довольно странном виде. На голове у нее болтались пучки трав, покрашенные оранжевой гуашью, глаза обведены ярко-зеленым карандашом, поверх платья красовалась комбинация в крупный цветочек, а ноги подкашивались в туфлях на высоких каблуках, куда при желании можно было поместить еще одну ее ногу.

— Ну, угадай, кто я? — Шима кокетливо ему улыбнулась, обнажив при этом зубы, перепачканные в красной помаде.

— Болотный вампир! — сходу брякнул Гомза и тут же пожалел о поспешности, увидев расстроенное лицо девочки.

— А на Ле Щину я совсем не похожа? — грустно спросила Шима, теребя в руках крашеную траву.

— Ну, если прямо смотреть — не очень, а сбоку похожа, — Гомза покосился на плакат 'Гнилого Ореха', занимавший полстены.

Шима вздохнула и стащила с головы траву.

— Зак что делает? — Гомза горел желанием поскорей его увидеть.

— Он переехал в комнату Олесс, натащил туда всякого барахла и теперь сидит целыми днями там. Может быть, хоть с тобой он меня туда пустит, — жалобно проскулила Шима и повела Гомзу к соседним дверям.

На двери висела грозная надпись: 'Без стука не входить! . Под надписью были наспех нарисованы два перекрещивающихся меча.

— Зак, это я! — Гомза осторожно постучал и прижал ухо к двери.

Дверь резко открылась и в ее проеме появилась голова Зака в старинном шлеме.