— «Недалеко от пограничного поселка Сабурово группа японских солдат, численностью до роты, перешла государственную границу и напала на наш пограничный наряд в составе лейтенанта Любимова, сержанта Сухова и других пограничников с целью захвата их и увода на свою — территорию. В результате завязавшейся схватки есть раненые и убитые с обеих сворой. Японцы перенесли своих раненых и убитых на территорию Маньчжурии. На нашей территории остались японские шапки, обоймы и гильзы».
— Кишка, видать, тонка, хоть и начинена самурайским духом, — насмешливо проговорил младший сержант Селин.
— Значит, дух им мало помогал. Або вин спортывся, — авторитетно подытожил Федорчук.
— Да, испортился! Они похлеще фрицев. Все стараются исподтишка бить — отозвался Варов. — Сколько наших людей ни за что побили.
— Одурачены и обучены хорошо, признают только силу. У них религия учит, что каждый японец — сын бога, значит выше всех людей. Божественная раса, — объяснил Ошурин.
— Бач, як воно выходить! Воны сродни богам, а вен на них должны молитися, — заметил Федорчук. — Перехрестить бы одного-другого оцим хрестом, — выставил он свой здоровенный кулак, — и от святости своей отказались бы…
Раздался громкий смех.
— Отказались бы, наверняка, Кондрат Денисович! — подтвердил Варов. — От такого кадила любой святой откажется.
— Чи скоро прибуде почта! — недовольно буркнул Федорчук. — Курыть — аж пид ложечкой сосе…
— Да мы и сейчас закурим, — весело отозвался возвратившийся от Рощина Ошурин и достал из кармана пачку махорки. — Вот! Это передал командир взвода.
4
Было десять часов утра, но в небольшой комнате Татьяны Александровны Беляевой стоял полумрак: единственное, плотно завешенное окно почти не пропускало света. Хозяйка — еще молодая стройная женщина с круглым миловидным лицом — сидела на сломанном диванчике, обитом потертым штофом. Ее собеседник, плечистый, лысый, в промасленной стеганой паре, стоял, прислонившись спиной к печке, и внимательно слушал Татьяну Александровну.
— Четырнадцатого отправлен эшелон. Артиллеристы, но без орудий. Место назначения не установила, предполагаю, что на запад, — тихо говорила Беляева. — Начали поступать боеприпасы и автомашины. Небольшими эшелонами — пятнадцать-двадцать вагонов. За прошлую неделю подали шестнадцать составов, со станции все ушли порожняком. Прибыло четыре эшелона пополнения — старшие возрасты… На кирпичном заводе начали изготовлять бетонные колпаки для дотов — двухамбразурные, пулеметные… Новый командующий армией ввел ограничения в пограничной полосе: менее чем втроем ходить не разрешается, на ночь устанавливается общий пароль, военные эшелоны грузятся в поле.
…Вероника Александровна Тураева перешла Гранину за несколько дней до начала войны. Через месяц она появилась в Сабурово с удостоверением краевого учебного комбината об окончании бухгалтерских курсов и с направлением на работу в райпотребсоюз. Оба документа были на имя Татьяны Александровны Беляевой.
Соседи мало знали о ней: муж на фронте, дети остались у матери, работает много.
Лысый человек был тот самый Жадов, о котором оперативный дежурный управления сообщил Любимову. Тураева знала Жадова по Харбину. Калмыковский адъютант, он первое время вел разгульный образ жизни, а в 1939 году бесследно исчез. Тураева была несколько озадачена его появлением.
— В расположенных на границе частях знакомств не заимели? — хрипловатым баритоном спросил Жадов.
— Познакомилась с лейтенантом. Последнее время не появляется. В прошлое воскресенье долго был у меня старший лейтенант. От вина отказался, увидел фотографию «мужа» — разговорился, но о пустяках: о книгах, кино, театре…
— Этого субъекта незачем задерживать. Нужно искать любителей вина, от них больше пользы… Командирское удостоверение достали?
— Нет… — Тураева откинула край одеяла у изголовья и вынула из матраца какие-то бумаги. — Вот красноармейская книжка.
Жадов быстро взял документ и подошел к окну. Одну страницу он разглядывал особенно долго, потом, чуть заметно усмехнувшись, спрятал книжку под подкладку куртки.
— Шифр: слово «рождение» — подчеркнуто. Хитрят! Вовремя достали… Необходимо установить, как охраняется железнодорожный мост и подступы к нему. Этот мерзавец Танака не хочет ничего знать: к концу месяца вынь и положь ему номера частей Приморской армии. Он считает, что русские сняли с Сабуровского направления какие-то соединения. И немудрено! Со дня на день Москву потеряют, и чтоб армию целиком здесь держать…
Тураева закурила.
— Это у нас так думают. А немцы под Москвой выдыхаются, — сказала она.
— Болтовня! Пропаганда!.. Из газет?
— Нет, Вчера в Доме Красной Армии читал лекцию прибывший оттуда офицер. Не верить нельзя.
— Все это сомнительно, — мрачно отозвался Жадов. Наступило молчание.
— Вы от меня — домой? — спросила Тураева.
— Нет. Нужно пробраться в Уссурийск.
— Поездом?
— Пешком пойду, поездом сейчас опасно… — сплюнул Жадов. — Нюх, что ли, у них на нас: Хорвата поймали, Ванникова пристрелили. Что ни ходка, то провал.