Тырновская царица

Доктор кипел от беспомощного гнева. При виде опущенных плеч Марины, раздвинутых под платьем коленей, на которые она упиралась локтями, его гнев перекинулся на эту женщину. Ее красота, ее тело теперь казались ему оскорбительными.

— Что я могу поделать, если в этом городе царит такая мерзость! Тебе остается только подыскать себе другую квартиру, — злобно крикнул он, не дослушав старуху, словно нарочно твердившую одно и то же — как его мать колотила Марину зонтиком и до самого порога гналась за ней.

Марина взглянула на него, и в затуманенной голубизне ее глаз доктор увидел то же отчужденное выражение, полное недоверия и немого укора, какое он видел последние дни, но теперь в этих глазах была еще и враждебность, словно его: «А что я могу поделать» — подтвердило ее сомнения в том, что он встанет на ее защиту. Его вновь охватил страх, что их отношения зашли слишком далеко, и окрепло убеждение в том, что она отдавалась ему лишь для того, чтобы дело окончилось свадьбой.

— Что проку в слезах! Вымой лицо и ступай наверх. Потом поговорим, — в сердцах произнес он, вспомнив, что в приемной ждут двое больных.

«Да, ее взгляд говорил об этом. Она свыклась с этой мыслью, потому что весьма высокого мнения о своих достоинствах. Дескать, раз ты со мной близок, то обязан жениться…» Должно быть, делилась этим с бабкой Винтией. Но это шантаж! Вот она на что рассчитывает!» И доктор решил уволить ее, не вдаваясь в объяснения. «Хорошо я попался!» — думал он с досадой, вспоминая тот вечер, когда вернулся с охоты и Марина отдалась ему, свои угрызения и ту ночь, когда она обронила: «Чего б тебе не взять меня в жены?»

Проводив пациентов, он снял халат и сел за письменный стол. Марина молча взяла халат с кушетки.

— Постой, — сказал он, заметив, что она направилась к двери. — Сядь, поговорим.

Она осталась стоять с халатом в руках и смотрела на него с тем же выражением оскорбленной женщины, уверенной в своей правоте.

— Сама видишь, тебе не следует более ночевать в доме. С завтрашнего дня подыщи себе квартиру. Это самое разумное, ничего не поделаешь…

— Мне и без того пора убираться отсюда.

— Муж тебя не оставит в покое. Ты все еще его жена»- продолжал он, подбирая слова и глядя на нее жестким взглядом хозяина.

— Не в муже дело, сам знаешь, а в ней, в чахоточной. Она, чай, богатая!..

— Что ты хочешь этим сказать? — закричал он, ошеломленный ее дерзостью.

Марина кинулась к двери и громко захлопнула ее за собой.

Доктор не верил своим ушам. Эта особа позволяла себе бесноваться в его доме, точно разъяренная супруга? Кровь хлынула ему в голову, он был готов догнать ее и тут же выставить вон. «Не в муже дело, сам знаешь…» — звучало у него в ушах, и он вдруг понял, что Марина читала письма от Элеоноры, которые он выбрасывал в мусорную корзинку. Как легкомысленно было думать, что эта связь завершится так же, как и все прежние. Но разве не сама она пожелала этих отношений? Разве он не пошел навстречу ее желаниям, не одел ее, не дал ей работу?.. Неизбежно и естественно, что он отдал ей и свои чувства, но он никогда и ничем не давал понять, что женится на ней… Но здесь так водится… Да, здесь так водится — все живут с сознанием своего равенства. «Тысяча и одна ночь» здесь не просто сказки, и Марина убеждена, что раз он с ней близок, раз покупает ей одежду, обувь, белье, то непременно соединит с ней свою судьбу, оттого и настаивала, чтобы он похлопотал в митрополии, ускорил ее развод… Какую он сделал глупость, вообразив, будто имеет дело с очередной парижской любовницей.

Он услыхал, как стукнула входная дверь и слабо звякнул колокольчик. Выглянул в окно и увидел, что Марина переходит на другую сторону улицы. Судя по походке, она шла с каким-то твердо принятым решением.

Доктор хотел было спуститься к старухе, спросить, куда это направилась Марина, но тут пришла женщина с больным ребенком. Проводив ее, он поспешно спустился вниз.

Старуха разговаривала с кем-то у себя в каморке. Он позвал ее и в открытую дверь увидал сидящую на лавке госпожу Зою.

— Что делает у тебя эта женщина?

— Ждет, пока ты ее примешь. Экзема у нее, господин доктор.

— Я не в состоянии вас больше лечить! Я дал вам мазь. И не желаю видеть вас у себя в доме! Слышите? Немедленно уходите! — крикнул он с порога.

Содержательница «Двух белых голубков» окинула его дерзким взглядом, взяла свой ридикюль и с надменным видом проследовала мимо него, громко стуча каблуками.

— Если она пришла на прием, почему не ждет в приемной? Это ты ее приглашаешь?

Бабка Винтия виновато моргала.

— Из-за Марины сюда ходит. Толкует ей, что не ценит она своей красоты. Сколько, мол, шансонеток и публичных повыходили за офицеров и разных больших людей…

— Ах, вот в чем дело! Если увижу ее здесь еще раз, то тебя тоже выгоню! Куда пошла Марина?

— Квартиру искать. Ты же сам велел.

«Прочь, прочь из этого дома… Но куда? Да и где я найду приличную прислугу?» — спрашивал он себя, снимая с вешалки шляпу и трость, не в силах избавиться от ощущения, что барахтается в грязи, которая проникла даже в его дом…

11