Тысяча и одна ночь

«Когда исцеленье дашь душе ты измученнойПоистине, мир Плеяд мне ближе любви твоей!Разлука, тоска и страсть, любовь и томленье,Отсрочки, оттяжки вновь – от этого гибнет жизнь.Любовь не живит меня, в разлуке мне смерти нет,Вдали – не далеко я, не близок и ты ко мне,

Ты чужд справедливости, и нет в тебе милости,Не дашь ты мне помощи – бежать же мне некуда.В любви к вам дороги все мне тесными сделались,И ныне не знаю я, куда мне направиться».

И Тадж-аль-Мулук крайне удивился стихам, сказанным юношей, и не знал он причины всего этого. А когда юноша взял лоскут и положил его под бедро, Тадж-альМулук спросил его: «Что это за лоскут?» – «О владыка, – сказал юноша, – я отказывался показать тебе мои товары только из-за этого лоскута: я не могу дать тебе посмотреть на него…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто двенадцатая ночь

Когда же настала сто двенадцатая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша сказал Тадж-аль-Мулуку: „Я отказывался показать тебе свои товары только из-за этого лоскута: я не могу дать тебе посмотреть на него“. Но Тадж-аль-Мулук воскликнул: „Я непременно на него посмотрю!“ И стал настаивать и разгневался. И юноша вынул лоскут из-под бедра и заплакал и застонал и стал жаловаться, и, испуская многие стенания, произнёс такие стихи:

«Не надо корить его – от брани страдает он.Я правду одну сказал, но слушать не хочет он.Аллаху вручаю я в долине луну моюИз стана; застёжек свод – вот место восхода ей.Простился с ней, но лучше б с жизнью простился я,

А с ней не прощался бы – так было б приятней мне.Как часто в разлуки день рассвет защищал меня,И слезы мои лились, и слезы лились её.Аллахом клянусь, не лгу. В разлуке разорван былПокров оправдания, но я зачиню его.И телу покоя нет на ложе, и также ейПокоя на ложе нет с тех пор, как расстались мы.

Во вред нам трудился рок рукою злосчастною,Он счастья меня лишил, и не дал он счастья ей.Заботу без примеси лил рок, наполняя намСвой кубок; и пил я то, что выпить и ей пришлось».

А когда он окончил свои стихи, Тадж-аль-Мулук сказал ему: «Я вижу твоё тяжёлое состояние. Расскажи мне, отчего ты плачешь при взгляде на этот лоскут?» И, услышав упоминание о лоскуте, юноша вздохнул и сказал: «О владыка, моя история диковинна, и у меня случилось чудесное дело с этим лоскутом и его владелицей и той, что нарисовала эти рисунки и изображения». И он развернул тот лоскут, и вдруг на нем оказалось изображение газели, вышитое шёлком и украшенное червонным золотом, а напротив неё – изображение другой газели, которое было вышито серебром, и на шее у неё было ожерелье из червонного золота и три продолговатых выдолбленных топаза.

И, увидев это изображение и как оно хорошо исполнено, Тадж-аль-Мулук воскликнул: «Да будет превознесён Аллах, научивший человека тому, чего он не знал!» И к сердцу его привязалось желание услышать историю этого юноши. «Расскажи мне, что у тебя случилось с обладательницей этой газели», – попросил он его, и юноша начал:

«Знай, о владыка, что мой отец был купцом и не имел ребёнка, кроме меня. А у меня была двоюродная сестра, с которой я воспитывался в доме моего отца, так как её отец умер. И перед смертью он условился с моим отцом женить меня на ней; и когда я достиг зрелости мужчин, а она зрелости женщин, её не отделили от меня, и меня не отделили от неё. А потом отец поговорил с матерью и сказал: „В этом году мы напишем запись Азиза и Азизы“; и он сговорился с нею об этом деле и начал приготовлять припасы для свадебных пиршеств. И при всем том мы с моей двоюродной сестрой спали в одной постели и не знали, как обстоит дело, она была более рассудительна, Знающа и сведуща, чем я.