Тысяча и одна ночь. В 12 томах

И глаза у всех были голубые, как иранская бирюза, когда она еще сохраняет свою каменную влагу. А мне, о господин мой, в жизни еще не доводилось видеть девушек столь странной красоты, и я пребывал в изумлении и чувствовал, как душа моя вырывается из груди при этом трогательном зрелище. И по прошествии часа, не сумев определиться с выбором ни одной из них, поскольку они были одинаково красивы, я взял за руку ту, которая показалась мне самой молодой, и быстро приобрел ее, не торгуясь и не скупясь. Ибо она была истинной грацией, и она была как серебро в шахте и как миндаль в скорлупе, ясная и бледная, с желтыми шелковистыми волосами, с огромными голубыми, волшебными глазами, похожими по цвету на морскую гладь, которые разили из-под загнутых темных ресниц, как клинки скимитаров[55]. И при виде ее я вспомнил следующие стихи поэта:

О ты, чей цвет лица подобен янтарюИль лепестку китайской нежной розы!Твой ротик милый что ромашка лета

С двумя рядами белых лепестков.Твои глаза как темные агаты,Ресницы же что листья гиацинта,Длиннее, чем у древних фараонов.О дивная! Сравнить тебя нельзя

Ни с кем из смертных! Выше ты сравнений,И родинка твоя над верхнею губойСвести с ума готова всех на свете.А стройность ног твоих могла б поспорить

Со стройностью лишь их же отраженийНа глади вод озерных. Твоя же гибкость —Предмет для зависти ветвей плакучей ивы.Твоя же гавань всем сердцам милей,Чем пристань тихая матросам корабля,

Которому грозят атаками пираты.

И я, о мой повелитель, взял эту юницу за руку и, защитив плащом ее наготу, повел в свою обитель. И она понравилась мне своей кротостью, молчаливостью и скромностью. И я почувствовал, как сильно она притягивает меня своей чужой красотою, бледностью, желтыми, как расплавленное золото, волосами и вечно опущенными голубыми глазами, которые, несомненно, из робости всегда избегали моих. И поскольку она не говорила на нашем языке, а я не говорил на ее, я избегал утомлять ее вопросами, которые должны были остаться без ответа. И я поблагодарил Дарителя, Который привел в мою обитель женщину, вид которой был для меня очарованием.

Но в тот же вечер, когда она вошла в дом мой, я заметил, как необычно было ее поведение. Ибо, как только наступила ночь, ее голубые глаза сделались темнее, и взгляд их, столь сладкий и мягкий днем, стал сверкающим, как от внутреннего огня. И ее охватило какое-то необычное волнение, которое отразилось на чертах ее, вызвав еще большую бледность и легкое дрожание губ. И время от времени она поглядывала в сторону двери, словно хотела выйти подышать свежим воздухом. Но поскольку ночное время вряд ли благоприятствовало прогулке, и к тому же пора было принимать нашу вечернюю трапезу, я сел и усадил ее рядом с собою.

И, ожидая, когда нам подадут еду, я хотел насладиться нашим уединением, чтобы дать ей понять, каким благословением стало для меня ее появление и какие нежные чувства возникают в моем сердце при виде ее. И я нежно погладил ее, попытался обнять и укротить душу чужеземки. И я нежно взял ее руку и поднес к губам и сердцу. И я сделал это с такой осторожностью, как если бы я прикасался к какой-то чрезвычайно старой ткани, готовой рассыпаться при малейшем прикосновении, и я легонько провел пальцами по соблазнительному шелку ее волос. И то, что я испытал при этом прикосновении, о мой повелитель, я никогда не забуду. Вместо того чтобы почувствовать теплоту живых волос, мне показалось, будто желтые плетенки кос ее вытянуты из какого-то холодного металла или будто рука моя прошлась по руну или по шелку, пропитанному тающим снегом. И я уже почти не сомневался, что ее волосы были нитями золотой филиграни. И я подумал в душе своей о безграничной могуществе Повелителя всех созданий, Который под нашим небом одаривает юниц черными и теплыми, как крылья ночи, волосами, и увенчивает чело светловолосых девушек Севера подобной короной из ледяного пламени.

И я не мог, о мой повелитель, не испытать одновременно испуг и восторг, сознавая себя мужем создания столь редкого и столь непохожего на женщин нашего края. И у меня даже возникло ощущение, что она не из человеческой плоти и крови. И я был близок к тому, чтобы начать внезапно приписывать ей неземные качества и неведомые добродетели. И я смотрел на нее с восхищением и изумлением.