Тысяча осеней Якоба де Зута

Мужчины опорожняют первые чашки с саке, и Шузаи довольно выдыхает: «Боюсь, процветание ушло навсегда. Хотелось бы ошибаться, но слишком много сомнений. Прежние ценности теряют вес — вот в чем проблема. Запах упадка висит везде, как дым. О — о, самураям все еще нравится рассуждать о битвах, как и их доблестным предкам, но, когда пусты кладовые, они прощаются с искусством владения мечом, а не с наложницами и шелковыми одеяниями. Те, кому еще по сердцу прошлые дни, они‑то как раз сегодня не дружат с удачей. Еще один ученик ушел от меня на прошлой неделе со слезами на глазах: жалованье его оружейника- отца за последние два года уменьшилось наполовину, а теперь этот господин узнает, что его рангу не полагается новогодняя выплата. Это конец двенадцатого месяца, когда ростовщики и судебные приставы ходят вокруг, охотясь на приличных людей. Слышал о последнем совете из Эдо служащим, которым не платят? «Покрывайте свои нужды разведением золотых рыбок». Золотых рыбок! Кто будет тратить деньги на золотых рыбок, кроме торгашей? А сейчас, если бы только разрешили носить мечи сыновьям торговцев, — Шузаи понижает голос, — очередь учеников выстроилась бы до рыбного рынка, но лучше зарыть серебряные монеты в лошадиный навоз, чем дождаться, когда Эдо выпустит такой указ. — Он наполняет чашки — свою и Узаемона. — Э — э, слишком много о моих заботах: ты думал совсем о другом, когда мы фехтовали.

Узаемон давно перестал удивляться проницательности Шузаи.

— Не знаю, есть ли у меня право вовлекать тебя.

— Верящий в судьбу, — отвечает Шузаи, — понимает, что вовлекаешь меня не ты.

Влажные ветки в очаге трещат, словно кто‑то наступил на них.

— Тревожные вести дошли до меня несколько дней тому назад…

Блестящий, будто покрытый лаком, таракан крадется вдоль стены.

— …в виде свитка. Насчет Ордена храма Ширануи.

Шузаи, посвященный в отношения Узаемона и Орито, изучает лицо друга.

— Свиток содержит секретные наставления ордена. Они… ужасные.

— Это закрытое для посторонних место — гора Ширануи. Ты точно убежден, что свиток подлинный?

Узаемон достает из рукава кизиловый футляр для свитков.

— Да. Я бы очень хотел назвать свиток поддельным, но он написан аколитом ордена, который больше не мог терпеть угрызения совести. Сбежал оттуда, и, прочитав свиток, понимаешь почему…

Бесчисленные копыта дождя стучат по мостовым и крышам.

Шузаи держит ладонь открытой в ожидании футляра.

— Чтение может поставить под удар и тебя, Шузаи. Это опасно.

Шузаи держит ладонь открытой в ожидании футляра.

— Но это же… — в ужасе шепчет Шузаи, — …это же безумие. Неужели эта… — он указывает на свиток, лежащий на низком столике, — …кровавая бессмыслица может купить бессмертие? Фразы безобразные, но… третья и четвертая догмы… если «Дарители» — члены ордена, «Носительницы» — женщины, а «Дары» — новорожденные, тогда храм Ширануи — это не — не — не гарем, а…

— Ферма. — Узаемону пережимает горло. — Сестры — домашний скот.

— Шестая догма — о «заливании Даров в Чаше рук»…

— Они, должно быть, топят новорожденных детей, как ненужных щенков.

— Но мужчины, которые топят… они же отцы.

— Седьмая догма приказывает пяти «Дарителям» возлежать с одной «Носительницей» несколько ночей, чтобы никто не подумал, что он отец своего ребенка.

— Это… это противоречит Природе: женщины, как можно… — Шузаи не в силах закончить фразу.

Узаемон принуждает себя высказать вслух самые худшие опасения:

— Женщин насилуют, когда они более всего готовы к оплодотворению, а когда рождаются дети, их крадут. Согласие женщин, я полагаю, никого не интересует. Ад становится адом, когда никто не обращает внимания на прогуливающегося дьявола.

— Возможно, некоторые накладывают на себя руки, не выдерживая такой жизни?

— Возможно, некоторые так и делают. Но посмотри на восьмую догму: «письма от принятых Даров». Мать, которая верит, что ее дети живут своей жизнью в приемных семьях, скорее всего, терпит — особенно, если лелеет надежду на встречу со своими детьми после ее «нисхождения на землю». А факт, что на самом деле эти встречи не происходят, до стен Дома сестер не доходит.

Шузаи не отвечает, но смотрит, прищурившись, на свиток.

— Там есть предложения, которые я не смог понять. Посмотри на завершающую фразу: «Последнее слово Ширануи — молчание». Твоему сбежавшему аколиту следовало изложить признание более простым японским языком.

— Его отравили. Читать эти записи, как я говорил, опасно.

Слуга Узаемона и ученик Шузаи переговариваются между собой, подметая зал.

— И все же Владыка-настоятель Эномото, — Шузаи настроен скептически, — известен как…

— Всеми уважаемый судья, да, бог в человеческом обличии, да, академик Ширандо, доверенное лицо власть имущих и специалист в редкостных снадобьях, да. И все‑таки, похоже, он верит в мистический синтоистский ритуал, которым можно купить себе кровавое бессмертие.

— Каким образом подобная мерзость остается секретом столь много десятилетий?

— Обособленность, хитрость, сила… страх. Этим можно добиться многого.

Кучка новогодних гуляк быстрым шагом проходит по улице мимо дома Шузаи.