Читаем Тысяча осеней Якоба де Зута полностью

Тысяча осеней Якоба де Зута

— Аналогия не обоснована, — возражает Хоувелл. — Япония — в Азии, но она — не Азия.

Рен спрашивает:

— Еще одно гностическое высказывание, лейтенант?

— Рассуждать об «индийцах» или «яванцах» — обычная европейская заносчивость: на самом деле, они — множество племен и народов, разных и во многом не похожих друг на друга. Япония, в отличие от них, объединилась в единое государство четыреста лет тому назад и смогла прогнать испанцев и португальцев даже в расцвете их могущества…

— Собрать наши пушки, карронады[86] и стрелков против их экзотических средневековых удальцов, и… — губами и руками майор имитирует взрыв.

— Экзотических средневековых удальцов, — отвечает Хоувелл, — которых вы еще никогда не видели.

«Лучше корабельный червь в трюме, — думает Пенгалигон, — чем грызня офицеров».

— Как и вы, впрочем, — замечает Рен. — Сниткер, однако…

— Сниткер одержим идеей вернуть себе свое маленькое королевство и посмеяться над мучителями.

В кают — компании, внизу, скрипка мистера Уолдрона наигрывает джигу.

«Кто‑то, по крайней мере, — думает Пенгалигон, — наслаждается вечером».

Лейтенант Толбот открывает рот, собравшись что‑то сказать, но вновь закрывает его.

Пенгалигон спрашивает:

— Вы хотели что‑то сказать, мистер Толбот?

Толбот нервничает от скрестившихся на нем взглядов.

— Ничего важного, сэр.

Джонс с ужасным грохотом роняет поднос со столовыми приборами.

— Между прочим, — говорит Катлип, вытирая соплю о скатерть, — я слышал, как два корнуольца, капитан, пошутили насчет места рождения мистера Хоувелла. Я повторю шутку, не опасаясь нанести обиду, поскольку мы знаем, что настоящие мужчины всегда рады дружескому тычку: «Кто такой, спрашиваю я вас, йоркширец?»

Роберт Хоувелл крутит обручальное кольцо на пальце.

— Шотландец, Бог ты мой, из которого выжали все великодушие!

Капитан сожалеет, что приказал принести вино урожая девяносто первого года.

«Почему все это, — желает знать Пенгалигон, — должно вновь и вновь идти по идиотскому кругу?»

Глава 29. НЕОПРЕДЕЛЕННОЕ МЕСТО

Неопределенное время

Якоб де Зут следует за мальчиком, освещающим дорогу факелом. Мальчик идет вдоль вонючего канала и далее — в неф домбургской церкви. Герти кладет жареного гуся на алтарный стол. Мальчик с азиатскими глазами и волосами цвета меди цитирует: «Преклоню ухо мое к притче, папа, на арфе открою загадку мою…»[87] Якоб объят ужасом. Внебрачный сын? Он поворачивается к Герти, но видит острую на язык хозяйку его жилья в Батавии. «Ты даже не знаешь, кто его мать?» Унико Ворстенбос находит все происходящее здесь необычно смешным и выщипывает мясо из наполовину съеденного гуся. Птица поднимает зажаренную голову и цитирует: «Да исчезнут, как вода протекающая: когда напрягут стрелы, пусть они будут, как преломленные»[88]. Гусь улетает в бамбуковую рощу, сквозь полосы сумрака и темноты, и Якоб тоже летит, пока они не долетают до вырубки, где светится на дельфтском блюде голова Иоанна Крестителя. «Восемнадцать лет на Востоке, и нечем тебе похвалиться, кроме как внебрачным сыном- полукровкой!»

«Восемнадцать лет? — Якоб отмечает про себя эту цифру. — Восемнадцать…

«Шенандоа», — думает он, — отплыла меньше года тому назад…»

Его связь с внеземным миром обрывается, он просыпается рядом с Орито.

«Да славится милостивый Бог на небесах», — проснувшийся обнаруживает, что он в Высоком доме…

…где все, как и должно быть.

Волосы Орито спутаны от любовных объятий прошедшей ночи.

Пыль золотится в лучах рассвета, какое‑то насекомое затачивает жало.

— Я твой, возлюбленная моя, — шепчет Якоб и целует ее ожог…

Тонкие руки Орито, ее прекрасные руки просыпаются и прижимаются ладонями к его соскам…

«Столько страданий, — думает Якоб, — но теперь ты здесь, и я залечу твои раны».

…к его соскам, и гладят пупок, и спускаются к паху, и…

— «Да исчезнут… — лиловые глаза Орито широко распахиваются.