Тысячекрылый журавль

— Вон там, смотрите, розовый отсвет…

— Правильно, огонь маяка.

— Может быть, и маяк, но… кроме маяка, еще что-то, гораздо ярче. Ведь настоящее зарево!

— Ничего особенного — маяк и бушующие волны.

— Нет!..

Действительно, грохот, разбудивший Кикудзи, был не от бушевавшего моря. Море, слабо освещенное холодной ущербной луной, было спокойно.

Кикудзи некоторое время вслушивался и вглядывался в пустынную черноту. Розовые вспышки, озарявшие мрак, не походили на огонь маяка. Промежутки между вспышками были неодинаковыми, нерегулярными.

— Это орудия. Я подумала, что идет морской бой…

— А-а, правильно! Наверно, маневры американских военных кораблей.

— Да… Как страшно… И неприятно…

Плечи Юкико наконец расслабились. Кикудзи обнял ее.

Над черным морем, освещенным осколком холодной луны, шумел ветер, вспыхивало и гасло розовое зарево — отсвет далеких выстрелов. Кикудзи тоже стало немного не по себе.

— Нельзя же стоять так всю ночь и смотреть… Да еще совсем одной…

Кикудзи поднял ее на руки. Юкико робко обняла его за шею.

Охваченный острой, пронзающей грустью, Кикудзи отрывисто сказал:

— Нет, нет… Я не калека… Не калека… Но мое прошлое… Грязь… разврат… Они не разрешают мне к тебе прикоснуться…

Юкико в его руках стала вдруг тяжелой, обмякшей, она словно потеряла сознание.

В пути, в разлуке

1

Вернувшись домой из свадебного путешествия, Кикудзи, прежде чем сжечь, еще раз перечитал прошлогоднее письмо Фумико.

«На борту „Коганэ-мару“, идущего в Бэппу, 19 сентября

Ищите ли Вы меня? Прошу Вас, простите мое внезапное бегство.

Я решила никогда больше не встречаться с Вами. Потому и это письмо, наверно, останется неотправленным. А если я все-таки отправлю его, то не сегодня, не завтра и, право, не знаю когда. Еду я на родину моего отца, в городок Такэда, но к тому времени, когда вы получите это письмо, если все-таки получите, меня уже там не будет.

Отец покинул родину двадцать лет назад, и я никогда не бывала в Такэда.

Я знаю этот городок лишь по стихам Хироси и Акико Йосая в сборнике «Песни гор Кудзю» и по рассказам отца.

Четыре стороны — все страны света —огородили цепью диких гори положили в серединупритихший городок Такэдаи неумолчный шум осенних вод.Такэда — неприступный город —

как древний замок, врезанный в скалу,и лишь туннель, пронзая горы,вратами каменного замка служит,и не найти иных путей к нему.По обе стороны туннеляволною бело-серебристойиз века в век, из года в годколышется высокий мисканти сторожит в Такэда вход.[9]

Я возвращаюсь на родину отца, которую никогда не видела и не знаю.

Меня тянет сюда. Меня манят и стихи местных поэтов, с которыми отец был знаком в детстве.

Такие, например:

И все шумит, шумит вода живая,с высоких гор стекая вниз,как будто горы, сердце открывая,всю нежность, затаенную в глубинах,

выплескивают на гранит.Два цвета — неба и земли —сливаясь в тонкий цвет единый,с младенчества в меня вошлии с той поры звучат во мнемелодией неуловимой.Да разве только я одинстрадаю и тоскую горько?..Гляжу, как тучи, тяжело клубясь,печальным бременем сединлегли на страждущие горы…А сердце, непокорное когда-то,забыло все, и бьется тихо, немо,и больше не противится ему,и об одном лишь просит небо —пошли любимому покой!

И еще вот эти стихи Йосая влекут меня в горы Кудзю:

Такая нежность в сердце у меня,блаженство светлое такое,когда я вижу гору Кудзю,как будто славные учителяввели меня в свои покои.У нищего есть нищета,но если он об этом помнит,то сердце обратит к горам,и горы мудростью своейего утешат и наполнят.Проплыли вдруг по небесамлиловых низких туч большие стаии скрыли гору Кудзю-сан,и вот горы уже не стало —как будто путник без вести пропал.