Читаем #тыжедевочки полностью

Она думала, что знала о прекрасном все. Что платье от Валентино давало ей право судить, что красиво, а что нет. Красивая, она была «сосуд, в котором пустота». Ее видение мира сужалось ровно до того, что ей было нужно в данный момент, чтобы удовлетворить свои потребности сытого человека. Ей с детства все было дано: ласка, поддержка, право выбора. Она захотела быть дизайнером, и стала им без каких-либо препятствий со стороны родителей или судьбы. Она никогда не слышала слова «нет».

Но вот она стояла там, со мной, и ничего не видела, ничего не понимала, у нее не захватывало дух. Мы спускались по горным тропинкам и видели внизу синие лужицы озер в яркой зелени. Это были не городские воды Босфора, а настоящее, что бывает только в сказках, что хотелось унести с собой, не потерять. Все прекрасное, мне кажется, должно быть простым. Вот природа сама по себе искусство, и не надо придумывать никакой абстракционизм, никаких картин, написанных хвостом чьего-то кота.


Это было длинное, мучительное утро. Я понимала, что не знаю, чего хочу, и это было по-подростковому стыдно. У меня всю жизнь были фантомные боли по старшей сестре или брату, которых я могла бы спросить, что делать. Ведь такой выбор только логическими цепочками не сделать, надо сердцем, а оно у меня выполняет функцию идеального насоса и советов не дает. Поэтому действует метод проб и ошибок, долгий, как трансатлантический перелет.

В детстве я думала, что буду как бабушка – портнихой, то есть модельером на современном языке. Но даже у кукол, которым я шила платья из старых носков, на глаза наворачивались слезы. Потом я подумывала о карьере актрисы – думала серьезно и регулярно, видимо, визуализировала эту самую карьеру. Следующим летом я решила, что я писатель, и начала думать, чем буду поражать. Конечно же, историей о трагизме большого города. Я завидовала авторам XVIII и XIX века, им было достаточно описать вид из окна, будь то грязные улицы Парижа или цветущие сады Англии. Но что-то мне подсказывало, что, родись я в Париже восемнадцатого века, я бы все равно не написала ничего стоящего.

Спустя какое-то время стремление быть полезной людям привело меня на день открытых дверей в медицинский. Я прониклась историями больных с зависимостями, читала про абстинентный синдром, перестала прогуливать биологию в школе. Потом решила осуществить детскую мечту быть кассиром. В магазине одежды я каждый день прикасалась к прекрасному: к деньгам и непосредственно к вещам. Но потом тщеславие во мне восторжествовало и я пошла поступать в МГУ. К тому моменту судьбе уже стало тошно от моих метаний, и она не позволила мне влиться в привилегированные ломоносовские круги.

Был отвратительно солнечный август. Я отнесла документы в мою будущую альма-матер – и мне стало страшно. Озабоченные девочки с родителями выходили из приемной комиссии. Озабоченные, худые девочки. Я же приду толстая и никчемная, как гид по некрасивой жизни. Я так не хотела.

Жизнь моей мечты

Как все люди с драмой, я видела перед собой два возможных сценария: добиться головокружительных успехов или умереть. Я была уверена, если докажу обществу, что я чего-то стою, то поверю в это сама. Решила сделать себе красивую жизнь, так как быть по ту сторону зависти уже надоело. Интересно было узнать, как это, чувствовать себя нормальным человеком? Радоваться жизни? Кофе из стакана пить?

Нас научили биологии, физике, даже латыни, но такого предмета, как «Успешная жизнь», нигде не было. Не учили, как поднимать самооценку с колен и что отвечать пьющей матери, чтобы в тебя не полетела бутылка.

Я стала наблюдать за успешными, уверенными в себе людьми и все больше удивлялась. Как они эмоционально бедны! Как нетревожно живут, если родственники их поддерживают и помогают, никаких сомнений, тревог… Захотел принять решение – принял! Захотел поесть – поел. Никакой драмы, скучно.

Вряд ли им знакомо понятие романтического двоемирия, о котором рассказывают на уроках литературы. Когда хочешь другого, изысканнее и лучше, а обстоятельства не пускают. И ты сидишь, толстый и грустный, и плачешь в коробку дешевого печенья. Хочешь не реветь от бессилия, а беспечно жить, и красиво.

А если сильно захотеть, очень сложно расхотеть.

У мамы было странное представление о совершенствовании меня. Я была первым блином, который комом, и она с утра до вечера полировала мою самооценку. И сейчас, спустя годы, когда я уже в расцвете своих 21-летних сил, со знанием трех языков, нервным истощением и все еще без самооценки, мама интересуется, как мои дела. Говорю, диплом пишу. Теперь, когда ушли мои килограммы, она даже стала мной интересоваться. А я говорю, нет-нет, я лучше дома, с витаминами и чаем полежу, я, знаете ли, слаба – устала от красивой жизни.

Но обо всем по порядку.


Срочно надо было завоевывать общественное мнение. В университете меня никто не знал, идеально. Я достигла таких успехов в подавлении депрессии, что не всегда уверена, что она у меня есть. Обманывала в школе, обману и здесь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза