#тыжемать. Материнство по правилам и без

Мы остались с мужем в палате вдвоем. Он походил, посмотрел в окно, полюбовался картинами на стенах, воскликнул: «Шкаф с эфедрином и не заперт!» Через два часа я почувствовала, что моя левая нога уже не принадлежит мне, и поделилась этим радостным открытием с акушеркой. Она сказала, что теперь подождем правую ногу. На улице была уже совсем ночь. Муж ушел, чтобы отвезти домой мою маму, заснувшую в приемном покое, я лежала и смотрела, как взлетают и садятся самолеты. Пыталась думать, но мысли разбегались. Время от времени заходила акушерка и светски со мной болтала – о погоде в Москве, о прелестях Ниццы, об особенностях разнообразного деторождения. Я поинтересовалась назначением тряпочных качелей, свисавших с потолка.

– А! Это для тех, кто рожает без эпидуралки.

– И много таких?

– Ну, одна-две в месяц. В основном русские, они ценят естественность.

– А остальные?

– Остальные предпочитают обезболивание, так же проще.

Сколько прошло после этого времени, я не знаю. Снова пришла акушерка, спросила, как моя правая сторона. Я сказала, что сохраняет изрядную чувствительность, значительно большую, чем мне хотелось бы. Акушерка отправилась искать анестезиолога. Пока шли поиски, боль стала по-настоящему сильной, я держала вернувшегося мужа за руку и говорила что-то вроде: «Тьфу, не могу, тьфу, когда же это кончится». Вновь прибыл анестезиолог. Постоял, подумал, подергал меня за ногу.

– Do you really feel pain?[1]

– Sure[2]

, – я постаралась сказать это максимально убедительно и возмущенно.

– OK, I’ll give you real drug[3]…

Вдумчиво порылся в кармане и вытащил крошечный шприц, содержимое которого ввел в огромный шприц, который качал в меня обезболивающее. Через десять минут правая сторона отключилась, а мне стало очень весело. Веселье так и плескалось во мне, переливалось через край, я пыталась поделиться им со всеми присутствующими. Так весело мне не бывало даже в ночных клубах около трех ночи.

Где-то через час муж заснул и упал со стула. Пришла акушерка, проверила показатели и решительно ввела мне окситоцин, велев подождать еще чуть-чуть. Муж жалобно попросился погулять и ушел.

Вскоре я услышала в коридоре смех своего врача. Натягивая перчатки и сверкая улыбкой, он вошел в палату и сказал: «OK, let’s start[4]». И мы начали, бодро и весело. В какой-то момент доктор поинтересовался, где же мой муж. Я сказала, что, по моим предположениям, он спит в машине на парковке. Врач рассмеялся и сказал: «Окей, Надя, а теперь я тебя немного разрежу. Но ты не бойся, it won’t break your anatomy

[5]». Через пять минут на свет появился бодрый малыш К.

«It’s a boy, Nadia![6]» – воскликнул мой врач, шлепнув мне на живот чумазое и энергично вопящее существо с растрепанными черными волосами. «What a surprise![7]» – решила не отставать я в демонстрации чувства юмора. Врач смеялся, акушерка улыбалась, в палате появилась дама в розовой пижамке и забрала у меня с груди крикуна. Вернулся он ко мне уже чистым, одетым в голубой костюмчик с золотыми позументами и в забавной шапочке на голове. Муж успел к шапочному разбору, ему достался чистенький и умеренно возмущенный младенец. Доктор стянул перчатки, посмотрел на себя в зеркало и спросил: «So how are you?[8]» – «Magical mystery tour[9]

». – Я не придумала ничего лучше в ответ.

И что мне со всем этим делать?

Сразу после родов меня спросили: вы грудью кормить будете или из бутылки? Времени на размышления не было. Понятно, что задуматься о таких вопросах стоит заранее, но ведь можно обдумать все еще раз… Я выбрала – кормить грудью.

Первый совместный день с младенцем для меня начался с вопроса медсестры, которая интересовалась, не возражаю ли я против спагетти с морепродуктами на обед. Я не возражала. Затем мне предложили выбрать между чаем и кофе. Я задумалась и поинтересовалась, не вреден ли кофе кормящим матерям. Медсестра сказала, что она лично ничего не слышала о возможных противопоказаниях. Я расслабилась и выбрала кофе. Младенец спал в пластиковой люльке рядом, сопел, помахивал ручками и внимания не требовал.

Я съела спагетти, выпила кофе, открыла книжку. Младенец хрюкнул. Потом еще раз. И еще раз. Пока я обдумывала, означает ли хрюканье то, что ребенок голоден, он разразился басистым плачем, подтверждая, что еда – это жизнь. Я попыталась покормить его. Он, конечно, не отказывался и даже пытался есть. Но процесс давался ему тяжело, каждую минуту он отрывался от груди, смотрел куда-то в пространство из-под нахмуренных бровок и всхлипывал. Кормление не получалось. Идиллические картинки, виденные в кино, – новорожденный приникает к материнской груди, по лицу матери разливается блаженная улыбка – рушились. Я начинала злиться.