У

Дядя Савелий попыхал трубкой, вежливейше вытер нос чистым большим платком, разогнал платком же трубочный дым и скорбно покачал головой:

- Чем и могу грозить, несчастный и слабый я человек, из милости живущий возле брата-инвалида? Поспешно выражаетесь, Кузьма Георгич. Общались вы с богом, и не научил он вас вдумчивости...

Жаворонков схватил "Переписку Маркса и Энгельса":

- Был я божником, теперь стал безбожником! Вот, дал ты мне, дядя Савелий, учителя Маркса. А здесь насчет атеизма и его пользы совсем мало написано!..

Он швырнул книги старичку. Тот бережно разгладил измятые суперобложки и обернулся опять к доктору:

- Горячий он, Кузьма Георгич-то. Решил, видите ли, вступить на обучение в Безбожный Институт, а не вышло.

- Кто виноват, что не вышло? Устроил я стройматериалы Степаниде Константиновне? Уст-роил. Отдал я ей серебряную ризу от своей иконы? Отдал. Я не в целях религиозности, мне ризы не жалко, но ведь это же - металл! Два фунта, минимум, серебра и, кроме того, родительское благословение...

- При женитьбе,- дерзко вставила баба.

- Молчать!

Старичок пожал плечиками:

- Откуда мне, Кузьма Георгич, знать планы Степаниды Константиновны? Подозревать могу - не обрела она тех знакомых, которые могли бы направить вашу карьеру. Кроме того, если уж хлопотать о рабочем стаже, так надо вам было, Кузьма Георгич, идти на завод, а не в мороженщи-ки. И что это за путевка от мороженщиков в Безбожный Институт? Малонадежная путевка.

- Так вы думаете, дядя Савелий, идти мне на завод? Не пойду я на завод! Уничтожить вы меня хотите? Не дамся! Я докопаюсь до планов Степаниды Константиновны. Выгнать вам меня отсюда? Нет! Я больной человек, я до Наркомздрава дойду!..

- Глаза выцарапаю! - опять было попробовала ввязаться его жена, но Жаворонков поднял в ее сторону "Историю атеизма", и она добавила:- Или показательный товарищеский суд над вами.

- Суд!.. Правильно, баба! Больного травят! Я припадочный!

Дядя Савелий, с "Перепиской" в руках, тихохонько выполз из-за стола и остановился подле нас.

- Очень обидно ему, Матвей Иваныч. Раскаялся в божестве и даже ячейку, из своих знако-мых безбожников, организовал, а дальнейшего продвижения нету. Ведь на дому семинарии со старушками проводил, читал им лекции - знания в нем крупные, он шесть лет церковным старос-той при храме Христа Спасителя состоял, а если повернуть ему свои знания наоборот, то результат должен получиться громадный. Волнения нам его понятны, вдобавок, разрушают и храм Христа...

- Плюю я на храм! - крикнул Жаворонков и как-то беспомощно покраснел.И на чудот-ворные иконы плюю! Я могу любую чудотворную икону в антирелигиозный плакат превратить в два счета!..

- Верю, верю, Кузьма Георгич,- и старичок скорбно махнул ручкой в сторону Жаворонко-ва. Тот - стих.- Повернуть свои знания в обратную, Матвей Иваныч, вполне возможно, но вот закрепить этот поворот иным людям чрезвычайно трудно: в ложный пафос впадают, в сплошные выкрики.

Доктор ответил важно:

- У него личная драма, глубокая и замкнутая.

- Личная, Матвей Иваныч? Не замечал. Из-за стройматериалов?

- Нет, из-за любви.

- Скажите, пожалуйста.

Мне показалось, что дядя Савелий улыбнулся пренебрежительно - и над доктором, к тому же и голос его потерял мгновенно заискивающую свою тихость. Он достал из кармана сигарную коробку, вручил ее доктору, добавив, что брат Лев Львович приказал поблагодарить и возвращает утерянное. Затем быстро протянул к доктору тонкую и грязную свою руку - "разрешите восполь-зоваться" - и взял одну сигару. Курить он, впрочем, не стал, а, постукивая сигарой по переплету "Переписки", промолвил, не утаивая пренебрежения:

- Так от любви? То-то я смотрю: излишняя в нем сумрачность, Матвей Иваныч. А как вы изволите относиться к театрам?

- Спокойно.

Старичок подошел к дверям. Постукивая сигарой по дверной ручке, он наставительно сказал:

- Зазря, Матвей Иваныч. Театры могут большую работу проделывать, в вашем духе... Возь-мите, к примеру, Качалова - какие личные драмы способен развернуть человек, посмотришь - и жить скучно. И другие артисты в том же духе. Передают вот, на Урале произошел небывалый слу-чай перерождения, благодаря игре, подряд, конечно, всего репертуара, труппами академических театров. Целый город изменил совершенно свои вкусы и привычки. Ни водки, ни склок, ни сплетен, ни даже матерного слова!.. И будто бы случай такой столь потряс руководителей, что они решили распространить опыт до неимоверных масштабов... Не с Урала будете, Матвей Иваныч?

- А вам Черпанов рассказывал это? - спросил я.

Доктор, кажется, даже и не слушал дядю Савелия. Да и трудно было б его и слушать: стари-чок просто душил скукой и тоскливой вежливостью. Думал я было спросить о костюме: не черпа-новская ли это поддевка, но не хотелось дальше ввязываться в разговор. Отвечая на мой вопрос, старичок пробормотал что-то вроде: "Черпанов? А вроде он, а вроде не он. Даже не факт важен, мало ли от чего люди перерождаются, а слух!" - и, вежливейше пожав нам всем руки, исчез.