У истоков Руси: меж варягом и греком

Но Вадим Храбрый, Рюрик, Аскольд и Дир — фигуры преходящие. Никакого существенного влияния на повествования они не оказали, не говоря уже о реальном вкладе в историю Киевской Руси. Хватит о них.

Да и вообще хватит, мой изможденный измышлениями читатель. Ты можешь наконец отдохнуть, да и мне пора на боковую.

— Бэрримор! Наш гость уходит. Закрой за ним дверь, да запри покрепче.

— Но с тех пор, как в наших краях ликвидировали каторжную тюрьму, у нас не принято запирать дверь на ночь.

— Ничего, запирай! А то читатель, чего доброго, надумает вернуться.

— А я полагал, гость останется ночевать. Миссис Бэрримор взбила перину в угловой комнате с видом на Гримпенскую…

— Вот и отлично! Пусть добавит ее к моей постели. Ужасно неудобные кровати в Баскервиль-холле.

Впрочем, это и вовсе не имеет отношения к делу. Все, все, все. На сегодня хватит.

До свидания, мой понуро бредущий во тьму читатель. Двери Баскервиль-холла надежно заперты, но мне все же кажется, что мы с тобой еще встретимся.

Глава 2

ЧИТАЯ ИБН ФАДЛАНА

ПРОЛОГ: В БАГДАДЕ ВСЕ СПОКОЙНО

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!..

Веди нас по дороге прямой, по дороге тех, которых Ты облагодетельствовал, не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших.

Коран. Из суры 1 «Открывающей Книгу»

Халиф аль-Муктадир Биллах с нетерпением ждал визиря. Близилось время очередной аудиенции посольства Мухаммеда ибн Сулеймана, и халиф предвкушал удовольствие от продолжения рассказа клиента посла досточтимого Ахмеда ибн Фадлана, да продлит Аллах его пребывание в этом мире за усердие, с которым он все время долгого путешествия в далекие северные страны записывал приключившиеся с ним чудеса, чтобы теперь услаждать ими высочайший слух. Там, в холодных землях Яджуджа и Маджуджа⁷², были и полноводные реки, промерзающие от лютой стужи до самого дна; и диковинные единороги — доказательство неисповедимости путей Всевышнего; и огромные ужасные великаны, чьи бренные останки остаются вечным напоминанием об участи не пожелавших идти по дороге тех, которых Он облагодетельствовал; и дикие племена, в своей убогости или гордыне не принявшие слов Пророка и в наказание за это до сих пор едящие блох; и громадные рыбы, которые Всевышний в безграничном своем сердоболии раз в год посылает неверным голодающим народам; и великие правители, именуемые каганами, могущество и. власть которых могла бы, пожалуй, сравниться с могуществом и властью халифов, да не допустит этого Аллах.

Визирь Али ибн аль-Фурат слегка согнулся перед халифом, скорее изобразил поклон, чем поклонился. Халиф позволял старому служаке эту непочтительность из-за его преклонных лет и радикулита — редкой в теплом и сухом багдадском климате болезни, сладить с которой не могли даже христианские врачи из Антиохии, с неизменным успехом пользовавшие самого халифа. Не разгибаясь, потому что разогнуться было еще мучительнее, чем изобразить протокольный поклон, визирь прошамкал беззубым ртом:

— Пожелает ли Повелитель правоверных в своей беспредельной милости выслушать отчет о работах в Самарре?

Ибн аль-Фурат знал, с каким нетерпением ждет халиф продолжения рассказа ибн Фадлана, но знал он также и о слабости халифа к восстановлению и реконструкции старых мечетей.

На основании собственного долгого опыта придворной службы — старик занимал должность визиря уже третий раз — знал он и как непредсказуем халиф. Светоч веры не поленился лично объездить и обследовать самые крупные мечети халифата и сам руководил реставрационными работами в иерусалимской мечети Куббат ас-Сахра, а спустя пять лет удостоил своим вниманием Святую Мечеть в Мекке.

Теперь, изрядно обрюзгший и ставший более ленивым на подъем, халиф нашел объект забот поближе, в самом Багдаде, и затеял бесконечную перестройку местной исламской святыни — Большой мечети в Самарре. Со свойственной ему педантичностью аль-Муктадир ежедневно требовал подробного отчета о ходе работ, но с возвращением посольства из Булгара интерес халифа к строительным работам заметно угас. Вот и сегодня на вопрос ибн аль-Фурата он недовольно поморщился:

— Потом, потом, давай посольство!

Не разгибаясь, что вполне соответствовало и протоколу и естеству больной спины, визирь попятился к двери, и уже через полминуты у ног халифа склонились посол Мухаммед ибн Сулейман и ибн Фадлан. Собственно ибн Сулейману делать тут было совершенно нечего, поскольку послом он был номинальным, лично в путешествии участия не принимал, а потому и рассказать ничего не мог, но присутствовал как лицо протокольное и старался сохранять подобающую статусу важность.