— Давно так не спал…
— Давайте отметим ваше благополучное возвращение. И с праздником!
— Благодарю вас. Лучше, чем мозельское… Товарищ полковник, когда я смогу повидать родных? — без всякого перехода спросил Красков. Видно, эта мысль давно его тревожила.
— Н-да… — Забродин помедлил. — Я вас понимаю… Но придется еще подождать… Ничего не поделаешь…
Красков вздохнул:
— Ну, что ж… Потерплю… Дольше ждал.
За стеной или где-то наверху включили радио. Мужской голос запел: «Я трогаю русые косы».
Красков прислушался:
— Хорошая песня! Я ее слушал совершенно в другой обстановке. Там… Мы были тогда вдвоем с Ромашко. Если бы вы его только видели в тот момент! Хотите, я расскажу?
— Да, пожалуйста.
— Это было весной прошлого года. Вместе с Ромашко я приехал в Бад-Нойар, недалеко от Бонна. Вероятно, вы слышали об этом городе?
— Никогда в жизни… — Забродин улыбнулся.
— Этот городишко известен своим игорным домом. Вроде Монте-Карло или Баден-Бадена, только меньших масштабов. Рулетка и все прочее. Город богатый и очень красивый, хоть и небольшой. Цветы, чистота… Куда пойти? В игорный дом нас не пустят — не такого мы полета птицы. Да и на что играть? Мы зашли в ресторан. Было тоскливо и захотелось выпить. Наскребли денег, заказали коньяк. Попросили целую бутылку… Вы знаете, как заказывают немцы? Маленькими порциями, грамм по двадцать. Мы так не умеем…
Пока ожидали, к соседнему столику подсел богатый эмигрант. Это было видно по его одежде, разговору. Он тоже сделал заказ и включил свой транзистор. Была передача из России. Какой-то солист исполнял эту песню. Ромашко замер. Побледнел. Слушал, стиснув зубы. А когда кончилась песня, налил полные бокалы и хватил! Снова налил… Зажал бокал в руке, стекло хрустнуло, вонзилось в ладонь. Кровь потекла на скатерть, а он сидел и смотрел. Лишь качал головой и повторял: «Березы! Березы!» Мне тоже хотелось взвыть. Извините…
— Ничего, это жизнь… Какой он, ваш Ромашко?
— Ромашко? Подлец. Самый отъявленный подлец! Что еще? Верит в бога!
— Религиозен?
— Еще как!
— Молится?
— В церковь не ходит, но молитвы читает регулярно.
— Где вы должны обосноваться?
— Мне назначили город Борисов, Ромашко — Орел. Что касается инструкций по разведке, то я думаю, что они вам хорошо известны…
— Ничего нового?
— Нет.
— Теперь расскажите о Пронском. Как он там? Меня интересует все, что вы знаете.
Красков задумался, взял со стола рюмку, отпил глоток вина.
— Могу рассказать о нем немного. Познакомился в американской разведывательной школе, где он работает преподавателем. Со всеми держится сухо, поэтому близких друзей у него нет. Мне даже показалось странным, когда однажды, неожиданно, я встретил его в городе и он разговорился. Наши встречи повторялись, он говорил о родине, и я понял, что он тоскует. Наши чувства совпали. Перед самым отлетом он поговорил откровенно и доверился мне, дал поручение явиться к вам. Передал, что другого пути установить связь не нашел. Пронский просил обратить особенно ваше внимание на маяк.
— Какой маяк?
— Радиомаяк. Его дали Ромашко.
О радиомаяке Забродин услышал впервые.
«Что замышляет американская разведка? Может быть, американская военщина строит на этом свои расчеты? — мучительно размышлял Забродин. — Поставит диверсант «аппаратик» возле какого-нибудь важного объекта, заработает радиомаяк на определенной волне. Идеальная наводка для вражеского самолета: куда там старым ракетницам. Бомбы будут падать точно на цель…»
— Почему маяк дали именно Ромашко?
— Понятия не имею. Вероятно, ему больше доверяют…
— Где он должен ставить его?
— Этого я не знаю.
Еще немного поговорили на нейтральные темы и попрощались с Красковым. Вышли из гостиницы.
— Когда приходить? — спросил Лунцов.
— В восемь.
Погода резко изменилась. На улице шел снег. Мокрый и липкий, он пушистым белым слоем покрывал подоконники, лотки, палатки, крыши домов. Падая на мостовую, снег тут же таял, превращаясь в серую жижу, которая неприятно чавкала под ногами. Фетровая шляпа и пальто Забродина намокли. Выбирая места посуше, он перепрыгивал через небольшие канавки и лужи, торопясь к остановке троллейбуса.
Мужчины, женщины, дети, не обращая внимания на мерзкую погоду, куда-то спешили, смеялись…
На Трубной площади Забродин вышел из троллейбуса.
— Надеюсь, все дела закончили, дорогой Владимир Дмитриевич? — встретил Забродина Державин.
— Увы! — улыбнулся Забродин. — Дел все прибавляется, Виктор Афанасьевич.
— Вот я напущу на вас вашу жену. Хотя бы сегодня.
— Я испуган и, возможно, сдался бы, — в тон ему отвечал Забродин. — Но дела есть дела.
— Эх, вы! — Державин безнадежно махнул рукой. — Ну, проходите…
За столом царило веселое оживление.
Забродин сел рядом с женой.
— Володя, ты освободился совсем? — спросила она.
— Нет, Валюша, на часок.
А в голову все время лез этот злосчастный маяк.
— Владимир Дмитриевич! Вот мы обсуждаем проблему бессмертия. — К Забродину повернулся композитор Веселов. — Как ваше мнение?
«Проблема бессмертия! Очень своевременно!» — подумал Забродин и ответил: