У каждого свой путь в Харад

– Я это понял. Ему с ними не разобраться?

– Все не так просто.

– И поэтому он разбирается с тобой?

Рука Гильды на секунду замерла над котлом, в котором она перемешивала мясо. Дагир продолжал:

– А с кем разбираешься ты?

– Я не люблю ругаться.

– Значит, чтоб с тобой ругались, ты тоже не любишь?

Девушка с грохотом опустила крышку на котел.

– Странный вопрос. – Она подняла взгляд и посмотрела прямо в глаза Дагиру. – Я вам не нравлюсь?

– Напротив.

– А говорите так, будто хотите обидеть.

– Напротив, – повторил харадец. Он сделал паузу и добавил: – Но люди, которые не любят ругаться, должны жить в окружении таких же людей. Это естественно. Птицы должны жить с птицами. Никак не со змеями. Даже если поначалу пойдет неплохо, закончится все достаточно печально. Для птицы.

– Даже если птица хищная? – улыбнулась девушка.

Дагир улыбнулся в ответ лишь слегка:

– Ты не хищная птица. Это однозначно.

Он молчал, наблюдая за тем, как она продолжает совершать отработанные до автоматизма движения. Потом, видя, что девушка ничего не отвечает ему, развернулся и пошел обратно к себе, на свой импровизированный пост.

Гильда действительно не думала о том, что делают ее руки. Они были как будто бы сами по себе. Ее мысли крутились вокруг таких странных и очень простых слов, сказанных незнакомым по большому счету человеком.

«Если присмотреться, он больше похож на медведя, чем на человека. Так стоит ли учитывать то, что он сказал? Птица. Что ж, птицей быть приятно. Намного приятней, чем коровой или курицей. Хотя, постойте – курица тоже птица. – Улыбка снова тронула ее губы. – Но я думаю, он не это имел в виду».

Она вытерла руки о полотенце. Окинула взглядом свой рабочий стол. Потом посмотрела вокруг. Столовая представляла собой печальное зрелище. От утреннего порядка не осталось и следа. Все вверх дном. И здесь, и там. Как обычно.

Готовый обед доходил на плите. Гильда отставила подальше от огня мясо и кашу, подумала и передвинула туда же неторопливо булькающий в котелке густой наваристый суп.

Папаша Крайт с лебезящими улыбочками провожал ребят Груця в приготовленные комнаты. Потловчан в одну, остальных четверых в другую, и отдельная спальня для Груця.

Вселялись они так же шумно, как перед этим вели себя за столом. Проходя мимо Дагира, каждый не преминул сказать что-нибудь в его адрес. Харадец прекрасно слышал каждое сказанное слово, но, несмотря ни на что, остался невозмутимым, как скала. Последним шел Груць. Он, как и все до него, внимательно осмотрел сидящего в коридоре человека. Его взгляд снова зацепился за проступившие под тканью стыки металлических пластин доспеха, надежно оберегающего крутые скаты тренированных мышц.

«Никогда не мог понять этих вояк. Все на свете укроют, все запаяют в щитки, как в сплошную клетку, а голова открыта. Хочешь – пробивай ее, хочешь – откручивай. – Груць проходил мимо, подмечая все несовершенства в защите телохранителя. – А самое потрясающее, что они вдобавок уверены, что шикарно замаскированы и никто их сути не распознает».

Искоса Груць глянул на дверь. Не поворачивая головы, харадец проследил за его взглядом.

«Кого он там прячет все-таки? И охраны его смысл в чем заключается: чтобы не впустить туда нас или, наоборот, чтобы сокрытого не выпустить наружу?»

Груць не зашел в свою спальню, проигнорировав распахнутую перед ним папашей Крайтом дверь, как и его подобострастный поклон. Он вошел в одну из спален, отведенных его парням. Усмехнулся, подмечая взглядом следы экстренно проведенной Крайтом эвакуации наиболее ценных вещей, и захлопнул за собой дверь прямо перед носом пытавшегося что-то сказать хозяина «Чистого поля».

Плечи оставшегося снаружи Крайта расслабленно опустились. Он прикрыл распахнутую до этого дверь в соседнюю комнату. Потом с явным облегчением вздохнул и повернулся, чтобы уйти прочь. Возможно, он даже планировал парочку часов поспать в своей комнате, чтобы стряхнуть с себя стресс от утренней нервотрепки. Возможно, планы у него были именно такие, пока, развернувшись, Крайт не напоролся на взгляд Дагира.

В глазах харадца не было издевки или презрения, которые папаша Крайт привык чувствовать в свой адрес. Он словно увидел в них свое собственное отражение без прикрас.

И чуть ли не в первый раз в жизни он испытал чувство стыда.

После этого Крайту спать как-то расхотелось.

Груць подошел к окну. Он сел на подоконник и посмотрел вниз. Отсюда открывался прекрасный вид на горы. Под окном раскинулись кусты смородины, весной и летом зеленые, сейчас их голые ветви походили на вязанки хвороста. Дальше до самой стены частокола шли перекопанные полосы голых грядок огорода.

– Рылец, смотри, как укрыло все, – сказал задумчиво Груць. – Пока не примнется эта чистота, наши следы с головой нас выдавать будут.

Рылец скинул с себя тулуп темно-зеленого цвета на кровать. Он повращал плечами и в шутку напал на Хата, проведя три несильных удара в корпус. Хат, засмеявшись, повалился на кровать, а Рылец, перепрыгнув через укладывающего под кровать сумку с вещами Шируда, оказался у окна. Он выглянул на улицу поверх плеча Груця.