У каждого свой путь в Харад

Оденсе улыбнулась:

– Нет, у благодарности есть пределы. Но все же мое имя вплели в ее.

– Это как?

– Они же с Озер. У них длинные имена.

Листопад понимающе кивнул. А девушка продолжала:

– Ее имя Одерегиль Дан Нансеяль Мун.

– Как-как? – Монах рассмеялся. – Вплели? Твое имя, похоже, растворилось.

– Ну как же! – Девушка искренне расстроилась. – Смотри: Оде-региль Дан На-нсе-яль Мун.

– Постарались, конечно, знатно. В свои семейные имена вмуровали твое. По частям. Но только зря это все.

– Почему зря?

– Потому что жить они собираются, если я не ошибаюсь, в Потлове. А там из этого длинного шлейфа быстро скроят удобный короткий вариант. И будет она Одерой или, на худой конец, Гильдой.

Тот ноябрь кончился внезапно. Как будто кто-то в одну ночь сменил декорации осени на студеную зиму. Выпал снег, и замело все дороги вместе с надеждой Листопада добраться в Харад. Оденсе радовалась этому обстоятельству – ей по-прежнему Харад казался преддверием ада, и оказаться там она хотела как можно позже.

Конечно, когда они обсуждали это невезение, она свое мнение держала при себе и поддакивала Листопаду. Но монах чувствовал ее лукавство так же хорошо, как обман любого другого, и злился. Злился на неспособность берегини понять, что его стремление добраться до Харада обусловлено не упрямыми фантазиями, а жизненной необходимостью.

Деньги, которыми он располагал, заканчивались стремительно.

В бытность его монахом приходящие и уходящие банкноты казались чем-то ненужным. За все всегда платил орден. За их обучение, проживание, переезды. Ту плату, которую он получал за оказание врачебной помощи, ему даже в голову не приходило считать – он отвозил ее вместе с ежемесячным рапортом, отправляемым в орден, в ближайший монастырь. Если нужно было что-то тратить наличными, брал из этой суммы.

До момента его бегства из предместий Лорьярда жизнь была проста. Даже в первые три недели побега все шло так удачно и быстро, что казалось похожим на игру, в которой он непременно должен был выйти победителем. И эта уверенность придавала сил.

Теперь, с приходом холодов, надежда Листопада на благополучный исход словно увязла в завалившем все снеге. Под утро он часто просыпался от ощущения, что морозное декабрьское дыхание, которое он чувствует затылком, это дыхание настигшего его ордена.

Они не могли больше ночевать в случайных холодных домах, на сеновалах или устраивать привал у костра в поле. Листопад обзавелся у местных картой и тщательно выверял все время в пути. Он стал бояться темноты, которая с каждым днем наступала все раньше.

Потлов словно засасывал в себя дни и часы их жизни. Уже декабрь беспечно растрачивал миллион своих секунд, как теряет снежинки снежная туча. А Листопад с Оденсе, перепрыгивая из города в город, смогли добраться только до Веньеверга.

Резиденция потловских князей была украшена, как и весь городок. И все беспрестанно ходили друг к другу в гости. Создавалось впечатление, что естественное для коренных потловчан желание собираться и праздновать в короткие зимние дни и длинные сумеречные вечера перерастало в безумное стремление уничтожить как можно скорее урожай предыдущего года.

Потрясенная Оденсе гуляла по улицам, на которые то из одних дверей, то из других вываливались толпы веселых, горланящих песни, определенно нетрезвых людей.

– У них так всегда?

– Нет, конечно. – Листопад заботливо поправил на ней шарф, заменявший и шапку, и шаль и скрывавший как минимум треть ее маленькой фигурки. Он отряхивал снежинки, чтобы те не соскользнули на теплую кожу девушки. – Мы попали в череду праздников. Сейчас время такое, считай межсезонье – не посевная, не уборочная. Они не знают, чем заполнить свободное время, вот и объявляют каждый новый день каким-нибудь праздником. И празднуют так же усердно, как и работают.

– Это я вижу, – улыбнулась Оденсе. И в свою очередь стряхивала с плеч монаха упавший снег. – Мне тоже надо работать.

– Здесь? Не сходи с ума. Потлов кажется простодушным, порой глупым. Но это не так. Их показное простодушие от лени. Им лень подумать, и они принимают твою версию – но только до того момента, когда она их перестанет устраивать. Ты считаешь, начни мы тут лечить кого-то, никто и не поймет, кто мы?

– Ты сам вчера ворчал, когда пересчитывал деньги…

– Ворчал, – согласился монах. – Потому что оказалось, что мы не можем отсюда попасть в Предгорье. По крайней мере, сейчас это невозможно.

– Потому что река замерзла?

– Это как раз таки не проблема. Дело в том, что в Рымане неспокойно. Да и тут, в каждом лесу охочих до чужого добра и просто безбашенных больше, чем белок. Вон тут совсем недавно нападение было на княжескую резиденцию, сотника дружины удушили и усадили на трон, а на лбу вырезали «Амарра».

Оденсе удивленно остановилась и постучала одним валенком о другой.

– Что значит «Амарра»?

– Не знаю, может быть, какое-нибудь харадское проклятие.

– Кошмар какой-то! Ты только что сказал, что это сытый край. Теперь говоришь, что по лесам бродят воры да убийцы. Где правда?

Листопад закатывал глаза к небу, в очередной раз поражаясь наивности спутницы.