У каждого свой путь в Харад

– О! – Листопад зарычал. – Да это ужас какой-то! Ты меня вообще не слышишь? Мы отсюда попадем в еще более худшую тюрьму! Там надо будет много работать, а над головой и вокруг будут вдобавок стрелять. Плюс ко всему – охранники в этой новой тюрьме, в отличие от этой, будут все сплошь харадцы. И если эти, – монах указал пальцем на земляной пол под своим ногами, как будто потловчане вырастали из земли подобно деревьям, – имеют склонность привязываться к кому-то, кто делает им добро, лечит, к примеру, то те… – на этот раз палец мужчины указал в сторону крошечного зарешеченного окошка, – наемники. Кроме присяги и денег у них склонностей нет. Здесь можно рассчитывать на сочувствие и помощь, там – нет!

– Ну вот, – неожиданно спокойно ответила Оденсе, – ты же хотел в Харад. Теперь вокруг тебя будут только харадцы. Чем ты недоволен?

Листопад хлопнул себя рукой по лбу. Он смотрел на девушку и качал головой:

– Как ты не понимаешь?!

– Я понимаю. – Берегиня поправила воротник его рубашки. – В меру своего разумения. И по-прежнему считаю, что не стоит бояться тех, кто нуждается в нашей помощи.

Листопад обнял ее за плечи, а потом поднял за подбородок ее голову, заставив посмотреть в глаза:

– А когда они перестанут нуждаться, что тогда они сделают с тобой, Оденсе? – В его глазах были усталость и тоска. Мужчина коснулся губами ее лба, а потом прижал к себе, словно желая спрятать в объятиях от всех бед. – Почему ты не думаешь о будущем? Ну хотя бы на два шага вперед?

– Все слишком быстро меняется, – пробормотала берегиня, растворяясь в ощущении тепла и нежности. – Зачем думать о том будущем, которое может никогда не наступить?

Жизнь в гарнизоне оказалась не такой плохой, как предполагал Листопад. Он не мог не признать, что большинство его предположений были ошибочными. Но, может, на то он и был монахом, чтобы отталкиваться в своих рассуждениях от самого депрессивного варианта.

За первые месяцы, проведенные здесь, черные мысли развеялись, как дым от погасшего на рассвете костра. Бесконечного потока раненых, от которого невозможно будет оторваться, не было и в помине. Харадцы вообще лечились неохотно, до последнего избегая визита к берегине. От природы наделенные крепчайшим иммунитетом, все недуги воспринимали как досадные помехи, от которых отмахивались. На случай ранения у каждого была собственная аптечка, которую постоянно пополняли разными снадобьями приезжавшие из Харада купцы.

Обеззараживающие порошки, которые сыпались на открытую рану, причиняли жуткую боль, поэтому сверху на них сыпали обезболивающую пудру. Чем глубже была рана, тем активнее шло из-за этих средств в ней рубцевание, и ткани становились не способны прорастать восстановившимися нервами. Ни к чему хорошему это не приводило, и Оденсе приходилось порой рассекать раны по новой и стараться восстановить все утраченное.

Как-то раз берегине случилось помочь плотнику, чинившему в гарнизоне колодезный сруб. Потом она вылечила окривевшего на один глаз возницу, снабжавшего гарнизонную кухню молоком и другими деревенскими продуктами. И вскоре незаметно к гарнизону стали тянуться одна за другой телеги с тяжелобольными из соседних деревень.

Сотник попытался с этим бороться, запретив берегине, к удовольствию Листопада, любые контакты с пришлым людом. Он сказал, что не позволит устраивать балаган из военного приграничного объекта. Монах поддакивал. По его мнению, это было в интересах девушки, потому что защищало ее инкогнито. Но тут обычно покладистая Оденсе, увлеченная медициной, разговорами с солнцем и собиранием трав, просто взбеленилась.

Она произнесла довольно длинную, запутанную и местами нелогичную тираду, в конце которой заявила:

– Если вы меня не будете выпускать, то они будут умирать за стенами, и я этого не перенесу! Я сойду с ума и умру сама!

Бадир покосился на монаха, пытаясь понять, сколько в этом заявлении правды, а сколько истерики. Листопад мрачно пробормотал:

– Она может.

– А я могу запретить кому-либо подходить к крепостным стенам, – ответил Бадир. И обратился к Оденсе, из глаз которой текли слезы: – Если они будут умирать в отдалении – это решит твою проблему?

– Это создаст проблемы тебе, – ответил вместо девушки монах. – Лояльность местного населения имеет границы. Ты откажешься помогать тем, кого они любят. И они возненавидят тебя.

– Правильно. Но какое дело до этого вам? – Бадир внимательно смотрел в глаза собеседника.

– Если крестьяне с пьяной злости решат поджечь вашу крепость, мы сгорим с ней вместе.

Сотник молчал. Дергались кончики его бровей.

– Значит, так… – произнес он наконец. – В казармы, ясное дело, я никого пускать не собираюсь. Снаружи пусть построят сруб. Да-да, крестьянам это надо – вот пусть и строят те, кому это нужно. И возиться там будешь ты сам, понял? А ее я выпускать буду в самом крайнем случае. И под конвоем.

– Зачем под конвоем? – Оденсе уже перестала плакать, но щеки ее были все еще мокры от слез. – На меня не нападет никто.