Читаем У каждого своя цена полностью

В многоэтажном бетонном монстре, расположенном на пересечении Тридцать четвертой и Первой авеню (этакий бегемот с флигелями), обитает самая разношерстная публика: участник молодежной рок-группы, профессиональный игрок в сквош, второразрядная порнозвезда с постоянной клиентурой, соседка, раньше что-то значившая в реальном мире и молодежном объединении с одноименным названием, бывший средний американец и сотни, тысячи недавних выпускников университета, еще не отвыкших от жизни в общежитии. Из окна открывается панорама Ист-Ривер, если понятие «панорама реки» подразумевает строительный кран, пару мусорных баков, стену соседнего дома с множеством окон и кусочек реки шириной примерно три дюйма, который удавалось разглядеть вследствие непостижимого эффекта пространственных искажений. Вся эта роскошь принадлежала мне за ежемесячную квартплату, равную ренте пригородного дома на одну семью с четырьмя спальнями и двумя с половиной ванными.5.

Ворочаясь на диване, я обдумывала, как отнестись к свалившейся мне на голову новости. Вроде бы мне удалось изобразить восторг, ну а то, что не настоящий экстаз, так Пенелопа знает — я не из экстатических натур. Я даже спросила о кольце, вернее кольцах, и заверила, что очень рада за подругу. Конечно, я не смогла произнести что-нибудь неподдельно сердечное и значительное, но у Пенелопы голова кружилась от радости, она, скорее всего ничего не заметила. Итог: исполнение на твердую четверку с плюсом.

Отдышавшись, я выкурила сигарету, и меня немного отпустило. Я старалась убедить себя, что причина дурного настроения в том, что Пенелопа собралась замуж за засранца, а не в глубокой зависти, ведь у нее есть жених, а у меня не предвидится.


Убедить себя не получалось. После ухода Кэмерона прошло два года, и хотя я прошла обычный круг свиданий «вслепую» — за бокалом вина и реже с полноценным ужином, за двадцать четыре месяца мне не встретился ни один мало-мальски привлекательный парень. Я решила, что проблема не во мне, и заставила Пенелопу это подтвердить, но теперь серьезно сомневалась в правомочности такого заявления.

Я прикурила вторую сигарету от окурка первой, не обращая внимания на неодобрительный взгляд Миллингтон. Отвращение к себе опустилось на плечи, словно привычное одеяло. Ну почему, черт побери, не выразить искреннюю, неподдельную радость в один из лучших дней в жизни подруги? Каким неискренним и ненадежным должен быть человек, втайне надеющийся, что новость о чужой помолвке окажется недоразумением? Как можно не суметь правдоподобно изобразить восторг по поводу новости об обручении лишь по той причине, что ты сама вот-вот попадешь в официальную категорию «завистниц»?

Сняв трубку, я набрала номер телефона дяди Уилла в надежде получить хоть какое-нибудь подтверждение, что я не совсем пропащая. Будучи очень эмоциональным и острым на язык, Уилл, тем не менее, всегда терпеливо поддерживал меня. Дядя отозвался с едва уловимой медлительностью, вызванной джином с тоником. Я поведала Уиллу сокращенную и оттого менее болезненную историю чудовищного предательства Пенелопы.

— Ты, кажется, чувствуешь себя виноватой, потому что Пенелопа счастлива, а ты не очень рада за подругу.

— Вот именно.

— Что ж, дорогая, могло быть хуже. По крайней мере, несчастье Пенелопы не наполняет тебя восторгом и удовлетворением.

— Что?

—Schadenfreude6. Ты же не извлекаешь эмоционального наслаждения или другой выгоды из ее несчастья?

— Пенелопа не несчастна, она в эйфории. Это я несчастна.

— Ты так считаешь? Знаешь, тебе не так уж и плохо. Ты, дорогая, хотя бы не собираешься замуж за паршивого испорченного сопляка, чьи природные таланты исчерпываются умением проматывать денежки родителей и выкуривать марихуану тоннами. Я прав?

— Да, конечно. Просто у меня ощущение, что все резко изменилось. Пенелопа — моя жизнь. И вдруг она выходит замуж… Я знала, рано или поздно это случится, но не думала, что так скоро.

— Как тебе известно, брак — это буржуазный предрассудок, Бетт.

Память услужливо подсунула воспоминание о традиционных воскресных бранчах: Уилл, Саймон, ресторан «Эссекс», я и раздел «Стиль» в «Санди таймс», особенно «Спортивная страничка одиноких девушек». Не один год во время бранчей мы разбирали венчания по косточкам, всякий раз заканчивая сеанс злорадным хихиканьем, ибо творчески читали между строк.

Уилл между тем продолжал:

— Почему, черт побери, все вы так стремитесь завязать длительные отношения и тем самым выхолостить индивидуальность человека? Посмотри на меня: шестьдесят шесть лет, никогда не был женат и абсолютно счастлив.

— Ты гей, Уилл. Да и не в этом дело: ты, между прочим, носишь кольцо на безымянном пальце!

— Значит, ты считаешь, я женился бы на Саймоне, если б мог? Однополые браки, как в Сан-Франциско, не моя стихия. Не в этой жизни.

— Вы с Саймоном жили вместе еще до моего рождения. Ты осознаешь, что вы фактически супруги?

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза