У метро, у «Сокола»

— Вы уверены, что получили назад ту же самую икону, — спросил Покровский, — хорошо ее рассмотрели?

В глазах Бадаева мелькнуло сомнение. Да и у Покровского, между прочим, оно зашевелилось: да, по логике не должен Голиков полезную осведомленную шестерку кидать, но не всегда логика срабатывает. Бадаев первым преодолел сомнение… Или сделал вид:

— Я верю Мирославу Анатольевичу.

— А мы тебе нет, — сообщил Жунев. — Ты сечешь вообще расклад? Нам от тебя нужно признание.

— Я вас понимаю, я сосед, ее убили, а у меня икона, это подозрительно. Но я не имею отношения к ее смерти, и…

— Не сечешь, — резюмировал Жунев и, перегнувшись через стол, вмазал Бадаеву коротко слева, тот не ожидал, полетел на пол. Упал, тут же сел, за скулу держится, лицо ошеломленное.

— Ты чего так раскрываешься, боксер? — удивленно спросил Гога Пирамидин.

Бадаев сидел на полу, ощупывал лицо. Крови нет, только покраснело.

— Сядь обратно, — скомандовал Гога Пирамидин.

Бадаев промедлил, Гога сделал к нему пару шагов, пнул коротко в район печени. Бадаев быстро вскочил, вернулся на стул.

— Я буду жа… — начал, но тут же получил от Гоги Пирамидина затрещину. Замолчал.

Осмыслял расклады.

— Вот вы в майские с Кроевской из-за ключа спорили, — сказал Покровский. — Что там было? Слепок хотели сделать?

— Не было такого, ложь, — быстро сказал Бадаев.

Глаза злые стали. «Это вам официантка наплела?» Покатил на Раю. Высказал резонное с точки зрения формальной логики предположение, что раз уж Рая плетет, то сама, получается… Он раньше ничего такого не думал, но сейчас ему ясно, что Абаулина и есть убийца, если на Бадаева валит. А по ходу разворачивания логики сам себя перебил и вскрикнул:

— Я не виноват!

— Экспертиза обнаружила следы пластилина на ключе Кроевской, — сообщил Покровский. — Мы у вас обыск будем делать. Найдем такой пластилин?

Бадаев снова ответил не сразу. Подумывал — так показалось Покровскому — не сдать ли позицию, отступить на шажок, на более твердый плацдарм? Признаться в воровстве, но не в убийстве. Ключ припас заранее, узнал, что соседка мертва, кинулся за иконой… Только вот не было у него на это времени. Когда он вечером двадцать второго пришел с работы, дверь Кроевской была уже опечатана. Так что не стал отступать:

— Пластилина один вид в магазине. Он у всех одинаковый.

Пластилина два вида, клевещет боксер. Два — это в два раза больше, чем один.

Но пора и о протоколе подумать.

Жунев налил в стакан воды, плеснул в лицо Бадаеву. Спросил:

— Фамилия-имя-отчество?

Прошлись неспешно по анкетным данным и биографии. Покровский спросил, как так вышло в 1963-м в Липецке, что сведения о переписанных оказались в руках судейской коллегии. Бадаев сказал, что все это было как обухом по голове, неизвестно, откуда вывалился документ. «Какие-то провокаторы!» Выяснилось заодно, что еще до армии Бадаев на тренировке получил травму головы — до сих пор иногда боли, даже машину нельзя водить. Объяснились по-новому все поражения Бадаева в первых же раундах всех армейских турниров. Заявлять его заявляли, чтобы оставался в системе СКА, но, выйдя на ринг, он всегда почти сразу, после первого-второго обмена ударами, снимался с боя.

— За какое же дерьмо тебя держит твой Голиков? — спросил Гога Пирамидин.

Бадаев шмыгнул, промолчал.

Поговорили потом про Чуксин тупик, что делал там в поздний час, почему. Бадаев повторил свою версию про квартальное расписание электричек, про податливую бабенку. Тут отвечал увереннее, но все равно напряженно, конечно. Не понимал, что знают менты, чего не знают, какой дальше ковырнут жизненный пласт. Поговорили про следующий день, когда в Чуксине произошло убийство. Алиби у Бадаева не было: гулял, дома сидел. Пошел в парикмахерскую на Черняховского, она вообще до десяти, но в тот день закрылась раньше, в девять с небольшим уже не работала.

— Рюкзак где? — проявил вдруг инициативу Гога Пирамидин.

Бадаев удивленно глянул на него.

— Ты глаза-то не таращь, — тут уж Покровский разозлился. — Был у тебя рюкзак. Все соседи знают, что ты с ним на рынок ходил. И асфальт в нем носил, Кроевскую грохнуть.

— Я никого не убивал, — сказал Бадаев в пространство.

— Рюкзак где, тебя, падлу, спросили, — вступил Гога Пирамидин.

— Я…

— Головка от… Где рюкзак?

— Так где… На работе. Лежит в сарае.

— Постирал рюкзак-то? — спросил Жунев.

Экает, мекает… Постирал или нет? Когда? Когда, сука, недавно, на днях? Да, стирал недавно. Иногда стирает потому что…

Заскрежетала дверь. Сержант заглянул, подал знак Покровскому, тот вышел. Когда проходил мимо подозреваемого, Бадаев сжался. Пока Покровского не было, Жунев и Гога Пирамидин о Бадаеве будто забыли, демонстративно обсуждали, что Подлубнову на день рождения подарить. Покровский вернулся довольно быстро.

— Что там? — спросил Жунев.

— Из Красноурицка звонили, — сказал Покровский. — Троебутов согласился дать показания.

Бадаев вздернулся.

— И славненько, — сказал Жунев.

— Что, симпотная таджичка была? — спросил Гога Пирамидин Бадаева.

— Как-кая т-таджичка… — вот Бадаев и заикаться уже начал.

— За которую вам с Троебутовым сто семнадцатая катила?