У метро, у «Сокола»

— Ты мне объяснять будешь, что стыдно? — встал резко Тимур, пошел на Кравцова, но Кравцов ноги расставил и такое движение сделал, плавно качнулся, что циркач обострять передумал.

Принимает что-то, возможно, поувесистее алкоголя. Не мешало бы Сулейманову полгодика в санатории на Черном или, напротив, Балтийском море. Может себе страна позволить такой расход на выдающегося циркача.

Мцыри, будто мысли прочитал, развернулся:

— Капитан, я себя контролирую! Мне знаешь сколько лет? Сорок, капитан. Мне насрать, что ты там думаешь в голове.

И объяснил про бабок. Конечно, планировал пугнуть каких-нибудь лоботрясов или алкашей. Никак уж не божьих одуванчиков. Согласен, западло вышло. Согласен! Он не собирался, а одна бабка другой вдруг начала говорить, как много в Москве черножопых стало. Ну и не выдержал, ахнул гирей. Вот оно что.

Можно понять Сулейманова. Но «я себя контролирую» — явное преувеличение.

Почему с каркасов не прямо к Ленинградке пошел, а кругом через Песчаные? Тут циркач удивился, как его вычислили. Кругом пошел потому, что пройтись хотелось, скорости хотелось, разгона. А шарабан в ремонте. Так бы по Москве погонял. В рогатого сел потому, что он прямо вдруг перед носом остановился и двери, как занавес, распахнул.

А не был ли циркач на каркасах, на той же площадке за пару недель до события? Был. Когда тогда с киношниками ходили, запомнил эту площадку, а потом однажды сам ходил, да. Смотрел, примеривался, кинжалами думал в то же самое дерево попробовать.

— Места себе не нахожу, места, ты понимаешь, капитан, места не нахожу!

Чего тут не понимать.

— А вы не испугались тогда в машине?

Тут Тимур не понял. Настя Кох имела в виду, что если люди гирю оставили на заднем сидении, то не планировали ли они этой гирей-то водителя по голове. Тимур глянул на Настю Кох с легким презрением.

Но на прощание поцеловал ей руку. Пытался подарить кинжал. Настя Кох испуганно отказалась. Сулейманов тогда совершил незаметное движение, и кинжал, лежавший на протянутой ладони, полетел вдруг ему за спину и вонзился в олений лоб.

— Давно хотел выбросить, — сказал Сулейманов. — Идем, да? Провожу вас, выброшу.

Резко содрал со стены голову, вывернув шурупы со штукатуркой, сунул ноги в галоши с чебурашками, мгновенно натянул перчатки, подхватил голову… Кинжал изо лба все же вытащил, оставил дома.

Во дворе встретилась чета лилипутов, оба в желтом. Сулейманов пуганул их оленьими рогами, лилипуты шарахнулись, залепетали, Сулейманов подмигнул Насте Кох.

— Нехорошо, — сказал Покровский.

Хотел сказать «братьев наших меньших», но осекся, это тоже вышло бы нехорошо.

Сулейманов осклабился:

— Это друзья мои. Мы тут знаем, что хорошо, что нехорошо.

— Мог ведь впрямь угробить старушек, по голове попасть, — сказала Настя Кох, когда вышли из ворот.

Девочки прыгали по клеткам, одна в синем, другая в красном, другие девочки. Подъехала маршрутка от рынка, оттуда выгрузились горожане с сумками и авоськами, на их место загрузились порожние горожане.

— Опасная личность, — согласился Покровский. — Скажу Жуневу, пусть скажет Подлубнову, чтобы сказал кому-нибудь наверху, что неплохо бы циркачу экспертизу… А нам главное, что нет больше дела на каркасах, ура.

Бочка с квасом у метро «Аэропорт». Циркулировал слух, что среди наливальщиц кваса распространена забава дохлых кошек в бочки кидать, мстить на такой манер покупателям за свои зачастую незадавшиеся судьбы. Покровский изучил вопрос, про кошек оказалось неправдой, и технология периодической пропарки бочек в Москве вроде бы соблюдалась. Дальше, однако, разматывалась целая цепочка «однако»: однако не только внутренности бочки, но и кружки… не очень чисто их можно вымыть — однако иной раз Покровский все же позволял себе кружку, в жару очень приятно бывает, а когда положительная эмоция против вируса, то не факт, что вирус ее сборет, — однако сейчас не стал пить квас Покровский. Не так жарко, как в начале недели.

Кравцов и Настя Кох, однако, в удовольствии себе не отказали, Кравцов уговорил кружку за пять копеек, Настя Кох за три. Покровский глазел по сторонам. Ба, снова Птушко из «Гидропроекта», на сей раз с незнакомым милиционером. Идут-хохочут.

— Чего хохочете? — спросил Покровский.

Милиционер набычился было, но Птушко его опередил:

— Товарищ следователь!

Покровский не стал поправлять, что он не следователь.

— Анекдот про Штирлица! — сиял гидропроектировщик. — Штирлиц выстрелил в Мюллера, а пуля отскочила. «Броневой!» — подумал Штирлиц.

И сам по новому кругу захохотал, и милиционер заулыбался тоже.

Покровский обрадовал Птушко, что миссия его окончена, ибо чебурашка найден.

— Ух! Прямо как в рассказе «Честное слово». Вы меня с поста снимаете! А кто он? Молчу-молчу.

— А правда, что анекдоты про Штирлица специально в КГБ сочиняли, чтобы не было к апрелю новых анекдотов про Ленина? — спросила Настя Кох, пока ждали на стоянке такси.

— Это тебе кто рассказал?

— Лапин, знаете? Новый майор. Дядя Лены Гвоздилиной.

— Дядя?!

— Да, он дядя ее. Вы не знали?

Покровский не знал.