У моря Русского

— Говори ты, Полиха, — приказал атаман. — Расскажи, как живут простые люди у твоего хозяина бывшего.

— Чем так жить, лучше смерть, — тихо произнесла Полиха. — Да и умереть Гуаски проклятые не дадут, раньше времени на работе сгноят. Тяжко, муку великую переносит народ. Инда упадешь на свою охапку соломы вниз лицом и думаешь: «Господи боже мой, только на тебя одно упование, больше надеяться не на кого». Однажды прошел слух, будто в горах разбойник появился. Хозяева забеспокоились, а мы все были рады. Хоть говорили, что нехристь он, татарин, а все равно ждали. Налетит, думаем, ослобонит. Да не дождались… Видно, молва напрасной была…

Ватага молчала.

Все ждали, что скажет атаман.

— Слышали, братья? — взволнованно молвил Сокол. — Там такие же, как мы, несчастные ждут свободы. От кого ждут? Даже разбойнику-басурману рады. Неужели мы, родные по крови и вере, оставим их в беде? Неужто не придем на помощь? Говорите! Ну?

Из рядов вышел бородатый человек, снял с головы шапчонку, смял ее в кулаке.

— Слово свое, атаман, забывать не след. Давно ли ты говорил нам другое: наберемся сил, отдохнем да и двинемся через Корчев на Русь. Так ли? «Нам ли чинить разбой», — говорил ты, и мы согласились с тобой. А сам теперь куда зовешь?

— Мыслимо ли дело бабу слушать! — закричал другой мужик. — Кто она, мы не знаем. По какому праву она в бой нас зовет? Ловушка, может, уготовлена!

— Спрашиваете, по какому праву? — Полиха вдруг выпрямилась, глаза ее заблестели, она сдернула с головы платок, короткие волосы рассыпались по плечам. Они были совсем седые. — А мне всего двадцать первый годок пошел… Таких, как я, много. О них подумай, атаман.

— Братья, всю ночь я думал, как быть, и наперед знал, что вы напомните мне первое слово. Потому и собрал вас. Без вашего согласия ничего делать не стану. Решайте.

— Дозволь, атаман, слово вымолвить? — проталкиваясь из задних рядов, спросил худощавый, пожилой человек.

— Говори.

— Трудно, братцы, атаману будет ватагу вести, ежели он на каждый шаг будет совета выспрашивать да каждого человека уговаривать. Пошто доверие ему дали, зачем старшим выбрали, ежели перечить ему будем? Неладно так, братцы. По-моему, если человека атаманом над собой поставили — слушаться его надо! Идти, куда поведет. Веры атаману больше! Понимать надо — твердой властью жизнь свою спасаем, а не смутой да раздорами. Досель довел нас Сокол больно ладно: место выбрано, дай бог всякому. Немного дней минуло, а мы уж и оделись, и сыты, и мечи из цепей наковали. Только с разумным атаманом бог привел так по-доброму устроиться. Правду я молвлю, братцы?

— Истинно так! Правда твоя! Верно! — раздалось из толпы.

— А коли истинно так, слушать нам Сокола во всем. На святое дело зовет нас атаман. Я первый пойду с тобой, Василько. Веди! — и человек встал рядом с атаманом.

К нему без слов примкнули Кирилл с Днепра, Митька с Микешкой, Грицько-черкасин. За ними другие.

— Стало быть, идем на фряга? — еще раз спросил Василько.

— Идем! — неслось по рядам.

— Тогда после ужина быть готовыми.

МОЖНО ЛИ В ПУТИ СУШИТЬ БЕЛЬЕ?

— Ты знаешь, Иорихо, господин консул намекнул мне, что он не верит в то, что ты наплел ему о суде и виселице. И если это не подтвердится — я выдам тебя владетелю Скути как лжеца и обманщика.

— Господин кавалерий напрасно обижает бедного Иорихо. Бог свидетель, что я рассказал всю правду.

Так разговаривали между собой кавалерий Микаэле и новоиспеченный аргузий Иорихо, следуя верхом по горной дороге в Скути. За ними, поднимая клубы пыли, ехали по два в ряду шестеро аргузиев на заморенных лошаденках. Было решено, не заезжая в Тасили (оно остается в стороне), проехать, минуя Капсихору, прямо в Скути и там спалить виселицу, узнать о суде, что творили ди Гуаско, а оттуда уже проехать по долине в Тасили и сжечь позорные столбы.

Дорога была трудная, как и всякая горная дорога. Она проходила по склонам гор, местами огибая глубокие овраги. Казалось, стоит перешагнуть через впадину — и ты на другой стороне. Но пока всадник достигал желаемого места, приходилось пройти пять, а то и десять стадий. Иногда путь раздваивался. Широкие колеи, обычно, шли в обход горы, а тропинка, протоптанная верховыми и пешеходами, перекидывалась через вершину, сокращая путь в пять, а то и в шесть раз. Иорихо, ведя воинов, выбирал именно такие трудные, утомительные, но кратчайшие пути.

Больше всех страдал кавалерий Микаэле. Пот катился по его телу ручьями. Тяжелые одежды взмокли. Под лучами жгучего солнца пот высыхал, оставляя на дорогом сукне белые полосы соли. Наколенники до крови растерли ноги кавалерия, раны, залитые потом и засыпанные дорожной пылью, причиняли жестокую боль. Кольчуга, надетая под мундир, становилась час от часу тяжелее, и скоро кавалерий почувствовал, как у него начала кружиться голова.

В это время всадники, миновав Тасили, поднимались на самую большую гору, за которой находилось селение Скути, — конечный пункт пути.