У моря (СИ)

Зоя Степановна лежала с открытыми глазами и, наверное, впервые за всё время отдыха не ощущала льющейся с балкона свежести. В ней закипала самая настоящая лютая ненависть, что изредка посещала её. Она, как, наверное, и большинство людей в подобные моменты жизни винила Всевышнего: "О Господи... гадины, гадины... О Господи, почему, как ты это допускаешь? Неужели дьявол настолько сильнее тебя? Они же ничтожества, ведь эта Антонова по молодости, наверное, была самой низкопробной блядью",- матерные, никогда не произносимые ею вслух слова-мысли проносились в сознании.- "Но почему, Господи, почему они не мучаются, а мучаюсь я, такие как я, почему у этих гадин есть всё, дачи, машины, почему они успели проехать все курорты, почему у них блат в РОНО, льготные путёвки... Почему эта неграмотная Дзаблаева директор школы, почему они учат детей, почему они позаканчивали институты, тупые, неграмотные сучки, а кто-то мечтавший об образовании и достойный его не смог выучиться?... О Господи, почему такая несправедливость, почему они все лучше устроены и легче живут? Ведь они же совсем не деловые, и не пробивные... просто как-то всё само-собой у них получается. И вот эти дуры, хамки, уродины могут вот так нажраться и радоваться жизни. А я... я не могу также легко и беззаботно существовать. Чем они лучше меня... чем?"

Под утро Зоя Степановна забылась тяжёлым сном.

12

- Мам, мам ты спишь? Ты чего сегодня загорать не ходила? Смотри уже восьмой час.

Зоя Степановна пробуждалась с трудом. Олег уже встал и с удивлением взирал на свою сверхпунктуальную мать, впервые здесь проспавшую больше него. Так же впервые Зоя Степановна проснулась не бодрой, а чувствовала себя примерно как одеревеневшая челюсть после продолжительной зубной боли. Олег не мог сообразить, что так могло подействовать на мать - такой он её видел разве что после крупных размолвок с отцом. Отойти, заглушить отголоски ночных переживаний-раздумий помогла необходимость определённых действий. К завтраку Зоя Степановна не могла позволить себе выйти распустёхой и приложила максимум усилий, прибегла к ряду косметических ухищрений, чтобы выглядеть как всегда.

Она старалась не думать о перипетиях прошедшей ночи, но они напомнили о себе в довольно "экстравагантной" форме: сходить в женский туалет на их этаже оказалось невозможно. Часто ли так называемому гомо-советикус приходилось видеть загаженные общественные туалеты? Пожалуй это весьма обычное явление, если иметь в виду мужские туалеты. Но то, что увидела Зоя Степанона, во что превращён женский туалет, регулярно убираемый и с вечера относительно чистый... Ей такого видеть ещё не приходилось, хоть и пожила и помоталась. Как, что и откуда выделялось из организмов тех варваров... Впрочем, она сразу догадалась, кто были те варвары, вернее варварши, которые заблевали, опоносили все подступы к унитазам, стенки кабинок, эти опившиеся и обожравшиеся купальщицы-песенницы. Зоя Степановна, зажмурив глаза и зажав нос, в панике бежала от туалета, ведь вот-вот должна прийти горничная. Как она это будет убирать, что подумает об учителях (ведь на этаже заселены только учителя), в том числе и о ней?... В туалет пришлось идти на другой этаж.

На завтрак Дзаблаева явилась с кирпично-красной мученической физиономией. Она тоже не выспалась, и ей было стыдно перед соседкой.

- Вы были абсолютно правы вчера... не надо было нам, - она виновато покосилась на явно недовольную старшую дочь. По всей видимости, её девчонки были в курсе всего и наверняка видели, как и все жившие на этаже состояние туалета. Дзаблаева, не поднимая глаз, ела мало, много пила и всё время болезненно морщилась, видимо, у неё основательно барахлил весь организм...

Поезд отходил в пять вечера. До этого времени Зоя Степановна намеревалась успеть сделать все дела: потратить ненужные в Москве оставшиеся карбованцы, сдать номер, ещё раз успеть сходить на пляж, окунуться последний раз в море, проститься с предметом своего давнего заочного, а теперь уже очного обожания. До обеда они с Олегом ходили в магазин, укладывали, увязывали вещи, купались, бросали в море монетки. После обеда сразу сдали номер и, нагруженные вещами, двинулись на вокзал. За всё это время, заполненное деятельностью, меланхолия не посещала Зою Степановну. И только когда они дотащились до вокзала (в это время суток общественный транспорт в городе фактически не ходил), до предполагаемого места остановки их вагона, ночные думы вновь стали протискиваться среди прочих на первый план. Дзаблаева со своим семейством имела билеты в другой вагон, далеко от них, а вот деды с внучкой ехали в том же. Зоя Степановна увидела их чинно сидящих на единственной в той части перрона скамейке - они пришли раньше всех. Внучке это спокойное сидение давалось с трудом, она хотела подвигаться побегать, но тихие увещевания бабушки удерживали её на месте.