Автор видит группу малышни, прижавшуюся к Любке, как будто прошел мимо них вчера. Подергав носом, он способен учуять запах той, послевоенной соломы. От пчелиной кучки детей несет легкой детской мочой и тем плохо разлагающимся на составные элементы запахом, каковой принято называть «молоком матери», на деле же это запах, исходящий из пор растущего тела, не пот, но как бы запах биологических дрожжей… Если немного привстать над плечом друга Леньки, можно поймать носом тонкий ветерок из развалин (очевидно, приоткрыта калитка в воротах). Ветерок пахнет как будто свежей гарью. Может быть, это жгут костер бандиты… Бандиты, в отличие от Черной Руки и мертвых фрицев, были, существовали, а вовсе не привиделись возбужденному воображению малышат. Тетя Катя Захарова (всех женщин малышня называла «тетями», всех мужчин, если не знала их звания, — «дядями»), толстая вопреки голодным годам молодая женщина, — подруга мамы и однофамилица, увидела как-то ночью костер в развалинах. (Тетя Катя была в девичестве Зыбина, как и мама. Зыбины — это не Ивановы, фамилия нечастая, потому мама и тетя Катя считали себя родственницами. К тому же тетя Катя Зыбина-Захарова, мать мальчика Вальки (на два года старше Эдика), непопулярного у малышни очкарика, и девочки Ирки, на год старше Эдика, с крысиными хвостиками, родилась тоже в Горьковской области. Конечно же, родственники…) Тетя Катя сообщила об увиденном костре маме… В следующие ночи костер видели другие жены офицеров… Ну, костер и костер, «иждивенцы» высказали несколько ленивых предположений по поводу его происхождения и значения. Женщины, возясь округ огромной плиты («Плита как в шикарном ресторане!» — говорила мать. Уж она-то знала, что такое шикарный ресторан, ее отец именно был директором шикарного), поговорили еще о костре… но цены на хлеб и масло были более животрепещущим предметом беседы. Малышня, облепив крыльцо старшины Шаповала, уделила кострам в развалинах часть своего драгоценного времени — несколько расширенных сессий, кто-то из мальчиков постарше употребил слово «бандиты», и малышня опять отдалась ежедневным военным играм и напряженным любовным страстям своим… (Взрослый человек нагло думает, что только он способен влюбляться. Малышня влюблялась чаще и сильнее любого взрослого. Среди малышни встречались самоуверенные дон жуаны, прямиком направляющиеся к понравившейся девочке и хватающие ее тут же за щеку или даже зад, не говоря ни слова! Встречались обольстители, соблазнительницы и кокетки почище взрослых…) Однако, когда одна из женщин с четвертого этажа обнаружила свежие, обильные капли крови, ведущие на считавшийся необитаемым чердак, «иждивенцы» заволновались. Жена «егроя Кзякина» слышала, как топают по потолку. Некто проходивший вдоль развалин вокзала по другой стороне Красноармейской улицы на рассвете видел в окне чердака огонь не то свечи, не то фонаря… Женщины возбужденной толпой явились к начальнику штаба дивизии и заявили, что на чердаке поселились бандиты.