У нас всегда будет лето

Я бы предпочел, чтобы кто-нибудь выстрелил мне в голову из гвоздемета, чем наблюдать, как они всю ночь обжимаются на диване. Как только они уехали поужинать, я сел в свою машину и поехал в Бостон. Пока я ехал, я думал, что не вернусь обратно. К черту все. Так будет лучше. Полпути я убеждал себя, что так оно и есть, но примерно за час до дома, решил, да пошли они, у меня столько же прав находиться в этом доме, как и у них. Мне еще надо было прочистить водосточные трубы, и я, кажется, видел осиное гнездо в водостоке. У меня было еще много работы. Я не мог просто не вернуться.

Около полуночи я сидел за кухонным столом и ел хлопья, когда вошел мой отец. На нем все еще был рабочий костюм. Если честно, я даже не знал, что он дома.

Он не был удивлен, когда увидел меня.

– Кон, могу я с тобой поговорить кое о чем? – спросил он.

– Да.

Он сел напротив меня с бокалом бурбона. В тусклом кухонном освещении мой отец выглядел старым. У него стали редеть волосы на макушке, и он очень сильно похудел. Когда он успел так постареть? В моей голове ему все еще было тридцать семь.

– Как думаешь, что мне стоит сделать в сложившейся ситуации с Джереми? – Он прокашлялся. – Я хотел сказать, он действительно настроен серьезно?

– Думаю, да.

– Лорел очень расстроена. Она испробовала все, но дети все равно не слушают. Белли сбежала из дома, и теперь они даже не разговаривают друг с другом. Ты знаешь, какой Лорел может быть.

Это было для меня новостью. Я не знал, что они не разговаривают.

Отец сделал глоток вина.

– Как думаешь, могу я что-нибудь сделать? Как-нибудь положить конец этому?

Впервые я был действительно солидарен с отцом. Даже несмотря на мои чувства к Белли, я считал, что выходить замуж в девятнадцать было глупо. В чем смысл? Что они пытались доказать?

– Ты можешь перестать давать Джеру деньги, – предложил я и сразу же почувствовал себя моральным уродом. – Но даже если ты это сделаешь, у него все равно будут деньги, которые ему оставила мама.

– Главная проблема заключается в доверии.

– Он настроен очень решительно. Так что он сделает это в любом случае. – Я замялся и затем добавил: – Кроме того, если ты выкинешь что-нибудь в этом роде, он никогда тебя не простит.

Отец встал и налил себе еще немного вина. Он отпил из бокала, прежде чем сказать:

– Я не хочу потерять его так же, как потерял тебя.

Я не знал что сказать. Мы сидели в тишине, и когда я наконец открыл рот, чтобы сказать, что он не терял меня, он встал.

– Спокойной ночи, сын, – горько вздохнул он, опустошив бокал.

– Спокойной ночи, отец.

Я смотрел, как он поднимается по лестнице, каждый его шаг был тяжелее предыдущего, словно он был Атлантом, держащим на своих плечах небесный свод. Ему никогда раньше не приходилось сталкиваться с такими вещами. Ему раньше не приходилось быть отцом в этом смысле слова. Мама всегда была рядом, чтобы позаботиться о таких проблемах. Теперь, когда ее не стало, у нас остался только он, но его было недостаточно.

Я всегда был любимчиком. Для отца я был Иаковом, а Джереми – Исавом. Я никогда не задавался вопросами по этому поводу. Я всегда думал, что дело в том, что я был старшим, что я родился первым. Я просто принял это, Джер тоже. Но чем старше мы становились, тем отчетливее я понимал, что все совсем не так. Дело было в том, что он видел себя во мне. Для отца я был его отражением. Он думал, что мы очень похожи. Джер же был копией мамы. Поэтому я был тем, в кого отец вкладывал всю свою энергию, тем, на кого он возлагал свои надежды. Футбол, школа, все остальное. Я изо всех сил старался оправдать его ожидания, чтобы быть как он.

Впервые я осознал, что мой отец не идеален, когда он забыл о мамином дне рождения. Он весь день играл в гольф с друзьями и вернулся поздно. Мы с Джером испекли торт и купили букет цветов и открытку. Мы накрыли стол в гостиной. Когда папа вернулся, я почувствовал от него запах пива, когда он меня обнимал. Он сказал:

– Вот черт, я совсем забыл. Впишете мое имя в открытку, ладно?

Это был мой первый год в старшей школе. Знаю, поздновато я осознал, что твой отец никакой не герой. Это был первый раз, когда я разочаровался в отце. И после этого причин для разочарования я находил все больше и больше.

Всю гордость, всю любовь к нему я обернул в ненависть. А потом я стал ненавидеть себя – человека, которого он вылепил своими руками. Потому что я тоже видел, как был похож на него. Это пугало меня. Я не хотел быть человеком, который изменяет своей жене. Я не хотел быть человеком, для которого работа была важнее семьи, который оставляет мизерные чаевые в ресторане, который не удосужился запомнить имя своей домработницы.

С того момента я начал уничтожать изображение себя, которое мой отец держал в своей голове. Я забросил наши утренние пробежки, перестал ездить с ним на рыбалки, играть в гольф, который мне и не нравился никогда. Я забросил и любимый футбол. Отец приходил на все мои игры, записывал их на видео, чтобы мы потом посмотрели записи вместе и разобрали мои ошибки. Каждую статью обо мне он вырезал из газеты, вставлял в рамку и вешал в своем кабинете.