У окон дома моего

Бочки, корыта, телеги, коромысла… Из амбаров и с чердаков извлекались прабабушкины прялки, веретёна, какие-то хитрые ткацкие станочки, из подпола, погребов огромные глиняные корчаги, горшки полуметровой и метровой высоты, из которых впору богатырям пить. Старинная посуда, бутыли-четверти, одно блюдо, помню, было метровой, если не больше величины.

Конечно, приезжали на машинах, на «волгах» какие-то расторопные тёти и дяди, представлялись работниками музея (Бог ведает, кем они были на самом деле — документов у них никто не спрашивал), и та же моя бабушка Тася махала рукой: раз вам надо, забирайте и прялки, и скалки, и чугунные горшки, и утюги, и ухваты… Хоть в музее, может, что-то сохранится.

Так вот, о печальном наблюдении… Если относительно молодые и крепкие новосёлы ещё как-то быстро адаптировались и вписались в жизнь бетонных девятиэтажек, то старики, как правило, в курятниках заскучали и мало кто из них пережил свой дом на год, на два. Многие переселились в иной мир буквально в первые полгода с момента слома своих старых, так долго ими же проклинаемых домов. Не прижились, значит, в квартирах с удобствами.

Ныне таких стареньких одноэтажных улочек в городе уже мало. А от той улицы Омской, что рядом с вокзалом «Новосибирск-главный», на которой мы жили в бабушкином доме, не осталось почти ничего. На месте двадцати или сорока снесённых домов построены две многоподъездные бетонные девятиэтажки — китайские стены, как их называют в народе. Двор между ними залит асфальтом, разбито несколько стандартных детских площадок — сломанные качели, железная горка и несколько железных перекладин, на которых жители домов выбивают пыльные половики.

На газонах хилые кустарники и многочисленные автомобили у подъездов. Где здесь развиваться воображению и творчеству малышей? Уже и дышать скоро будет нечем от выхлопных газов, пыли. Теперь одно развлечение и у стариков и у детей — телевизор, видики со всей их дурью и пожиранием времени. С младенчества культивируем лень, гиподинамию и атрофируем всякие творческие и трудовые инстинкты.

И вот ведь удивительно, теперь часто соседи по подъезду и даже лестничной площадке почти не знают друг друга и не стремятся к познанию ближних. Пожалуй, самая распространённая форма общения, это удары по трубам парового отопления с требованием «прекратите, дескать, шуметь, чего разгалделись, нет покоя…» Или какая-нибудь коллективная жалоба в ЖЭК. И всё… Этим чаще и исчерпываются добрососедские отношения в наших многоквартирных бетонках. Бывает, умрёт в своей благоустроенной квартирке одинокая старушка или старик, а родичи или соседи только через неделю это обнаружат, да и то не сами, а чаще их собачки забеспокоятся, учуют… Редко между жильцами одного дома завязывается что-то вроде дружбы, обычно, для этого нет точек соприкосновения, какие бывали между соседями частных домов одной маленькой улицы.

Так и старых-то моих соседей разметала жизнь в разные стороны, многих уже и нет в живых, а об иных и вспомнить почти некому.

С грустью захожу я иногда в асфальтированный огромный двор, что теперь на месте нашей, когда-то утопавшей по весне в яблоневом цвете, запахах цветущей сирени и зелени молодой листвы клёнов и тополей Омской улицы. Кажется, ни одного прежнего дерева не сохранилось, ни клёна, ни тополя, ни высоченных яблонь-дичков, а уж про черёмуху, которую посадил под окном ещё отец, и вспоминать не хочется — всё кануло, всё минуло… Каким-то чудом уцелела, торчит из земли одна железная рельса, когда-то она служила основанием деревянного столба электропроводки и на этом столбе горел и раскачивался в пуржистые зимние ночи электрический фонарь, освещая заснеженную дорогу, по которой ушло наше детство.