У подножия Монмартра

– Эти книжки я получил от одного покупателя, китайца. Что прикажешь мне с ними делать? Дела в последнее время идут плохо, я и решил их хоть немного подправить.

Мансебо, поднаторевший за последнее время в искусстве наблюдения за людьми и в толковании их поведения, видит, что ему удалось немного переманить Тарика на свою сторону, а это как раз то, что нужно. Если они оба – Фатима и Тарик – поверят в то, что он страдает раздвоением личности, то его неминуемо посадят под замок и завернут в смирительную рубашку или заколют медикаментами до такой степени, что он не сможет работать. Они сильные люди и способны действовать решительно – Фатима и Тарик, и он не хочет, чтобы они были настроены против него. Мансебо понимает, что надо сказать, чтобы окончательно привлечь Тарика на свою сторону.

– Когда ты выиграл деньги в лотерею, я почувствовал себя еще беднее. Я подумал, что, если смогу продать несколько записных книжек, то в кассе зазвенят хоть какие-то монеты. Курочка по зернышку… Я прекрасно себя чувствую. Нет никакой опасности, брат, я превосходно знаю, кто я такой.

Теперь Тарик одной ногой стоит на стороне Мансебо, а другой ногой на стороне Фатимы. Надо сделать еще одно усилие, чтобы окончательно перетащить Тарика в свой лагерь.

– Мне надо делать что-то новое, а я просто сижу здесь целыми днями. У тебя планы относительно парашютной школы, у тебя есть мечты, а у меня… Здесь, в лавке, не происходит ничегошеньки интересного и важного.

Тарик хлопает Мансебо по плечу:

– Хочешь, я помогу тебе убраться?

Мансебо качает головой.

– Тогда мы поступим следующим образом. Я поднимусь наверх и поговорю с Фатимой. Надо ее успокоить. Ты же должен понять, что она волнуется за тебя.

Мансебо улыбается:

– Спасибо.

– Не за что, брат. Знаешь, если тебе будут нужны деньги, то обращайся ко мне. Деньги у меня есть.

«Это я сделал», – думает Мансебо.

Тарик шутливо хлопает его по плечу и выходит на лестницу. Мансебо торопливо собирает с пола записные книжки, раздумывая, что было хуже: иметь дело с теми двумя сумасшедшими, что вломились к нему в магазин, или с этими двумя заботливыми родственниками. Он берет в руки свою записную книжку, чтобы занести туда последние наблюдения, и в этот момент видит, как мадам Кэт кладет руку на плечо своего мужа, который сидит за столом перед компьютером. Как оказалось, в отчет не надо вносить никаких исправлений.

* * *

Мне казалось, что я ни разу здесь не была. Я ходила этой дорогой много лет, но никогда не замечала этого здания.

– Оно построено в 1998 году, – сказал вдруг Кристоф, словно подслушав мои мысли.

Здание было похоже на небольшой четырехугольный шатер. Собственно, оно было не совсем уж маленьким, но казалось таким в сравнении с другими домами, расположенными с ним в одном ряду. Красный крест, возвышавшийся над входом, говорил о том, что это не обычное конторское здание.

Кристоф открыл дверь и пропустил меня вперед. Рукой он показал, что нам надо подняться по лестнице. Кристоф обменялся рукопожатием с человеком, спускавшимся нам навстречу, и я поняла, что он – усердный прихожанин этой церкви. Мы поднялись наверх и вошли в церковное помещение. Было трудно поверить, что мы находимся в одном из самых оживленных деловых районов Европы. Кристоф смотрел, как я озираюсь по сторонам, осваиваясь в незнакомой обстановке. Я искала признаки того, что нахожусь в настоящей церкви.

– Что вы здесь делаете? – едва слышно спросила я.

– Что я делаю, когда прихожу в церковь?

Я кивнула. Кристоф пожал плечами, вынул руки из карманов и подошел к алтарю, где опустился на колени и сложил руки на груди. Теперь он выглядел беззащитным и хрупким, потому что совершенно искренне и без затей поделился со мной своей верой. В его поведении не было ничего показного и искусственного. Он выглядел так, словно стоял перед гильотиной. Сотворив молитву, он перекрестился, поднялся и сел на отполированную светлую деревянную скамью. В церкви стояла напряженная тишина. Если бы мы были мужественными, то сохранили бы эту тишину, если бы мы были трусливыми, то нарушили бы ее. Покашливание только подчеркивало безмолвие. Я села на скамью. Мы посмотрели друг на друга, и я поняла, откуда бралось это напряжение. Дело было не в самой церкви, не в тишине, не во мне и не в Кристофе. Дело было в его молитве. Я откашлялась. Я проявила трусость, он – нет.

– Я уже спрашивал раньше и повторю свой вопрос сейчас: почему вы подарили мне цветы?

– При первой встрече?

Он кивнул.

– Я хотела от них избавиться. У меня не было заранее обдуманного намерения.

– Вы не любите цветы?

– Теперь уже нет.

Лестница заскрипела, по ней поднялся мужчина в строгом костюме. Он притворился, что не видит нас, прошел к алтарю, преклонил колени, перекрестился, встал и вышел.

– Перерыв на кофе, – сказал Кристоф и кивком указал в сторону ушедшего мужчины. – Так почему вы отдали их мне?

На лестнице снова раздались шаги, и в зал вошла пожилая женщина в коричневом платке. Она кивнула нам и села на скамью в некотором отдалении от нас.