У подножия Саян

— Женщины развели его, пусть они его и гасят, — отвечал Дозур-оол. — Сваты переругались, Сандан переехал на другое место.

— Мужики тоже! У детей их теперь ничего не получилось, а не у них. Чего друг друга дергать теперь.

— Вот если б вы, Дулуш Думенович, заехали к ним. Они вас послушают.

— По пути загляну. Они, конечно, не дети, чтоб их учить, но... А ты не кружился бы в селе, а съездил бы в Хендерге, к животноводам.

— Да я ж недавно там был.

— Ну что ж? Посмотришь, как заготавливают корма, и беглецов заодно захватишь.

— Да, там у него сестры. Раз туда вместе направились, не хотят ли они пожениться? Нынче молодежь быстро сходится и расходится. Табунщик коня своего не меняет так скоро.

— Не знаю, не знаю, с меня хватит, и какая нам разница, женятся они или нет. А в Хендерге ты все-таки съезди.

После обеда всадник рысью выехал из села и взял путь на перевал.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Приезд Лапчара, да еще с девушкой, был полной неожиданностью для его родных. Хотя Лапчар несколько раз говорил, убеждал, что приехал он просто их навестить, девушка не невеста его, а просто знакомая, сестра отказывалась поверить в это. Даже после того как Лапчар сказал, что Анай-кыс — невеста Эреса, сына недавно умершего Оюна Херела, сестра надеялась втайне, что это не так. Она изо всех сил старалась хорошо угостить гостей, приехавших из-за большого перевала. Закололи жирного барана. Хан — кровяную колбасу — положили на одну тарелку для Лапчара и Анай-кыс. Баранину они ели тоже одним ножом. Первую чарку араки зять преподнес Анай-кыс. Сыр сестра протянула первой Анай-кыс.

Анай-кыс чувствовала себя неловко, но их радушие расположило ее, помогло стать свободней. Так прошли три дня. Она успела и коров подоить, и овец попасти, а вечером даже ездили в Ак-Тал, на концерт кызыльских артистов.

Лапчар сказал, что пора возвращаться. Сестра и зять были искренне расстроены. Три года не виделись, как он в армию ушел, и так скоро уезжает. Даже у сестры, рядом, не побывал, обидятся.

— Я же говорю, — убеждал Лапчар, — у нас не свадебное путешествие, а приедешь к ним, тоже скажут, разъезжает со своей невестой. Потом приедем... то есть приеду... в отпуск. А сейчас не удерживайте нас, работа у меня, и Анай-кыс нельзя больше задерживаться.

— Если ты так беспокоишься о ее работе, — продолжала настаивать сестра, — значит, она тебе не чужая, и вез ее в такую даль. Шило в мешке не утаишь, голод не спрячешь — есть захочешь. Посмотрим, с кем ты в другой раз к нам приедешь.

— Посмотрим, — сдержанно отвечал Лапчар.

На следующее утро, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, они уехали. Кони без понукания неслись через широкие луга, пофыркивая и играя головами. Чинно прохаживались поодаль золотистые турпаны, поднимались в воздух нарядные утки. С болота взлетела большая белая цапля.

— Скоро улетят они от нас вместе со своими птенцами, — сказала Анай-кыс.

Лапчар молчал, о чем-то задумавшись.

— О чем думаешь, брат?

Оп посмотрел ей в глаза.

— Петь хочется.

— В чем дело? Пой.

Там, где журавль прокурлыкал,Мне жить захотелось.

Сестер моей любимойРодней назвать захотелось.Там, где турпаны застрекотали,Мне аал поставить хочется.Братьев моей любимойРодней назвать мне хочется.

Пению Лапчара вторили турпаны «каак-каак» и журавли «курап-курап», с болота неслось утиное «оош-оош».

— Как в сказке о Золотом Озере: человек запоет, птицы подпевают, — засмеялась девушка.

— Да, Анай, как в сказке. Вот такой край — Хендерге!

— А эти частушки поют в Хендерге или твои собственные? — Анай-кыс лукаво посмотрела на него.

— Никак не мои!

— Твои!

— Нет, Анай, — отрицал он уже не так решительно.

— Твои, — улыбалась она.

— Пусть будут мои, — сдался Лапчар.

Несколько раз они переезжали извилистое русло Хендерге и наконец выехали на дорогу, со следами шин от недавно проходившей машины. Договорились: Анай-кыс поедет на ферму, а он отведет коня Санданам и вечером вернется в село. Лапчар все время держал путь на перевал, но у подножия хребта дорога терялась. Он сошел с коня, прошел вперед. Да, не по той дороге поехали. Это дорога ягодников и орешников. Анай-кыс тоже сошла с коня.

— Смотри, как помяты кусты смородины, — она погладила их, словно они были живые и все понимали... — А это кто мог сделать? — подошла к двум поваленным кедрам.

— Кому-то шишки понадобились, — со злостью сказал Лапчар. — Не так их и много было-то на верхушках. — Он стоял на пне кедра и считал кольца. — Дереву было не меньше шестидесяти лет. Природа все это время оберегала его, а какие-то пустоголовые люди срубили из-за нескольких шишек.

— Такие люди не знают, что такое любовь, — сказала Анай-кыс и, словно испугавшись, что Лапчар не так поймет ее, добавила: — К родному краю — иначе они не могли бы так зверски поступать.