У подножия старого замка

— Не одного, а двоих, — уточнил другой голос. — С Эдком был еще Януш Брезиньский. Мать его погибла во время войны, отца тоже нет. Вот хлопец и бегает беспризорный, куда ему только вздумается, и водит за собой других. Сегодня его, Эдка и Казика понесла нелегкая в замок. А он местами того и гляди рухнет. Занес их, нечистый, в подземелье, там их и засыпало. Казик-то выбрался, прибежал домой, а те двое…

— Так чего же вы стоите? — возмутился Андрей. — Надо попробовать спасти ребят.

— Вы, видно, не знаете нашего замка, пан офицер. С него теперь так и сыплются кирпичи. А в подземелье и вовсе не войти, — оправдывались люди.

— Несите скорее лопаты, ломы, веревки и фонарь, — потребовал Андрей. — Я спущусь в подземелье.

— Пан офицер, спасите моего Эдя, — молила мать.

Андрей сбросил китель, взял зажженный фонарь и пошел к черному лазу в подземелье. С ним вызвались идти еще двое мужчин. Они спустились в сырой, узкий проход и вскоре наткнулись на обвал из земли и кирпича, преградивший им путь.

Андрей осмотрел завал, постучал, прислушался и сказал мужчинам:

— Будем копать, пока не доберемся до ребят. Завал, видно, не широкий. Простукивается.

Работали согнувшись — подземный коридор был низок. Пот лил градом, воздуха не хватало. Вдруг лопата Андрея стукнулась о что-то деревянное. Все трое увидели перегородку, упавшую наклонно к стене, а под ней, в образовавшейся пустоте, полузадохнувшихся ребят. Мальчик постарше тихо застонал, когда Андрей поднимал его на руки. «Видно, где-то перелом, — подумал он. — Теперь скорее наверх, на воздух».

Люди, оставшиеся во дворе замка, истомились от долгого напряженного ожидания. Уже стемнело, когда Андрей, весь измазанный землей, вынес пятилетнего Эдка. Другой мужчина нес Януша, а третий — фонарь, кирки и лопаты. В толпе набожно перекрестились. Андрей устало улыбнулся и сказал кинувшейся к нему с воплем матери Эдка:

— Успокойтесь, пани. Дети живы. Они только испугались, поцарапаны. У старшего, кажется, сломана нога. Мы поспели вовремя. А сейчас надо их отнести в больницу, вывести из шока. Через день-другой сможете забрать своего Эдка домой.

— Спасибо, пан офицер, — прошептала мать. — Да вознаградит вас бог!

Детей отнесли в больницу. Андрей ушел с ними. А люди долго не расходились.

— Если бы не этот офицер, детей бы не спасти.

— Кто он?

— Как его фамилия?

— Надо сообщить о нем командиру…

Ирена встретилась с Андреем через неделю снова у входа в замок и первым делом спросила:

— Пан капитан, как ребята?

— Поправились. Давно уже дома. — И добавил шутя: — Ну, что же, продолжим нашу прогулку по Грюнвальдскому шоссе?

Шел последний день сентября. Он был яркий, солнечный, по прозрачному воздуху плыли серебристые паутинки «бабьего лета». Они цеплялись за деревья, садились на волосы, щекотали лицо. Андрей снял конфедератку, подставив загорелое лицо ветру. У него были темные, вьющиеся крупными волнами волосы, высокий открытый лоб, несколько большой для его худощавого лица нос с горбинкой. Лицо его нельзя было назвать красивым. Но оно нравилось Ирене. Больше всего привлекали его глаза. Они были большие, серые, с искорками в глубине темных зрачков. Говорил он горячо, убедительно, с легким восточным акцентом. «Уж не русский ли он?» — Ирена несколько раз порывалась спросить об этом и все никак не решалась. Она боялась, что Андрей скажет: да, я русский. А тогда?.. Что тогда? «Нет, он, видно, с Подоля или Волыни и потому у него такой мягкий, певучий акцент», — решила про себя Ирена.

Над ними тихо и дремотно покачивались вековые липы, растущие по обеим сторонам шоссе. Они образовали над головой длинный зеленый тоннель, сквозь который даже в полдень трудно пробиться солнцу. Листья начали желтеть и горели в лучах заходящего солнца, словно маленькие желтые фонарики. С поля ветер доносил запахи скошенных хлебов, сена. Шоссе было пустынным в этот предвечерний час. Лишь изредка проезжала крестьянская телега на резиновом ходу. Цокот копыт по асфальту слышался долго, пока не замирал вдали.

Андрей рассказывал Ирене о недавних боях, в которых он принимал участие, о том, как его дивизия освобождала Варшаву, форсировала Одер.

— А вот до Берлина не дошел, — сказал он с сожалением. — Меня ранило под Щетином, и я попал в тыловой госпиталь. А когда выписался, война уже кончилась. — Он немного помолчал. — Многие из нашего полка скоро демобилизуются и уедут домой.

— А вы? — быстро спросила Ирена.

— А я кадровый офицер и моя служба продолжается. Только я тоже скоро уеду дальше на запад. А жаль, особенно теперь. Мне очень нравится… И город, и…

— Я очень рада, что вам понравился наш городок, — поспешно сказала Ирена, не дав ему досказать те слова, которые она бы и хотела услышать, и боялась.

— Городок живописный, — продолжал Андрей. — Я всегда сюда приезжаю с радостью. Только уж очень маленький и тихий.

— Тихий? Ну, нет! Я с вами не согласна! Теперь он уже не тихий, — горячо возразила Ирена и неожиданно для самой себя спросила:

— А где вы жили до войны?

— Далеко, — ответил уклончиво Андрей.