У ручья Черешневого леса (сборник)

Пока енот раздумывал обижаться ему на такое заявление или нет, воинственный клич огласил норку, что заставило обезумевшего от страха енота продемонстрировать «страуса». И всё-таки пять последних вечеров за игрой в «крокодила» даром не прошли: сходство было поразительным. Но на поверку воинственный клич оказался писком восхищения, который принадлежал…

– Котёнку, – слабым дрожащим голосом заметил енот. – А не пора ли котёнку чуть поубавить громкость? Я подумал, что на нас напало племя амазонок.

– Это решительно невозможно! – просиял котёнок. – Енотик, миленький, ты только посмотри! – и котёнок, заливаясь безудержным весельем, ткнул коготком в крошечную заметку на последней полосе газеты.

Енот нацепил на нос очки в тонкой оправе и важно зачитал вслух:

Для участия в программе «Заметки натуралиста», проходящей в ближайшие выходные в Черешневом лесу, киносъёмочная группа ищет на главную роль рыси – рысь. Требования к рыси: без вредных привычек, с высшим образованием, без дефектов рррр-речи. Наличие кисточек на ушах приветствуется и поощряется молоком. В случае удачных кинопроб солидный гонорар в размере 1 килограмма карамелек ГАРАНТИРУЕТСЯ. Конкурсный отбор проводит режиссёр Котофф по будням с 2-х до 5-и в вагон-ресторане скорого поезда Москва – пос. Черешневка, стоящего на запасном пути № 1

– Я буду участвовать, понимаешь! – пискнул котёнок и заискивающе посмотрел другу в глаза.

– Но-оо… ты же не рысь! – запротестовал енот.

– Я ррр-рысь, – зарычал котёнок и добавил, тихонечко мяукнув: – Только маленькая!

Узкоколейка в округе была одна, но где-то между Черешневым и Берёзовым лесом у неприметного домика красного кирпича с деревянным частоколом и зелёными ставенками, она расходилась на несколько, образуя крошечную станцию по названию близлежащего посёлка Черешневка. Здесь же сутулилась, в лохмотьях облезшей краски, потрёпанная временем, водонапорная башня, снабжающая посёлок питьевой водой. Свистки паровозов часто оглашали округу, но длинные вереницы товарных поездов, гружённые углём, рудой, древесиной и торфом, никогда не останавливались. Здесь не было переезда и даже семафора: впереди до самого моря дорога была свободна, и ничто не могло стеснить движение чугунных скороходов.

Именно поэтому скорый литерный поезд Москва – пос. Черешневка, прибывший на станцию часом ранее, был особенный. Он был пассажирским. Состав стоял на запасном пути номер один, выпуская из-под колёс шипящие струи пара. Машинист в бушлате с поднятым воротником ходил вдоль вагонов и с деловитым видом постукивал молоточком по механизмам, проверяя на слух их исправность. Вагонов было всего шесть, не считая локомотива, который тянул их за собой. Предпоследний выгодно выделялся от остальных своим окрасом: он был не традиционно-зелёным, а красным и на его боку белой краской под трафарет было гордо выведено «РЕСТОРАН». Салон вагона-ресторана был ярко освещен не то газовыми фонарями, не то электрическими лампами накаливания, и из его уютных окошек мягко струился тёплый свет, падая на пушистое покрывало из снега.

Гламурный котик с блестящей шёрсткой черепаховой трёхцветной окраски, известный кинобогеме прежде всего, как успешный и талантливый режиссёр Котофф, сидел за роскошным столом в сатиновых нарукавниках и курил в мундштуке тонкую сигарету с изысканным ароматом. Этого требовал контракт: Котофф всегда и везде непременно должен быть галантным, ослепительным, искромётным, модным и немножко вульгарным. Но совсем чуть-чуть, чтобы оттенять лёгким изъяном своё совершенство.

На столе, покрытом красной атласной тканью, стоял зажженный свечной канделябр, а под ним на пузатой тарелке белого фарфора сгрудились крошечные тарталетки с морепродуктами: икрой, балыком, королевскими креветками, омарами, устрицами. Рядышком стояла аккуратная фигурная бутылочка с этикеткой «Молоко» и добродушной коровкой, жующей сочную травку на альпийском лугу. К яствам и напиткам столичный режиссёр не притрагивался, а с непринуждённым видом копался в бумажных анкетах, время от времени делая на полях необходимые пометки чернильным прибором, и посматривал исподлобья на взбудораженного котёнка, томившегося в ожидании по ту сторону стола.

Узрев на себе очередной взгляд Котоффа, котёнок сделал книксен, а потом и реверанс. Мохнатые брови режиссёра взметнулись вверх, он отложил бумаги в сторону и важно произнёс:

– Экземплярчик конечно мелковат, – он сделал паузу и пустил лёгкое облачко дыма в потолок.